И побыстрее.
Я выдергиваю отвертку и делаю глубокий вдох. Я напоминаю себе, что она еще не узнала меня. Она не поняла, что такое настоящая потребность. Пока нет, но обязательно поймет. Потому что она возненавидит то, насколько я ей буду нужен. Она будет бороться с этим, восставать против своей жажды и пытаться искать что-нибудь еще, что заставит ее испытывать хотя бы малую часть того, что дам ей я.
Но она этого не найдет.
Я ей не дам даже попробовать.
Разминая шею, делаю еще один глубокий успокаивающий вдох. Моя вспыльчивость взяла надо мной верх. Обычно я реагирую не так остро, но я уже смирился с тем, что моя маленькая мышка вызывает во мне новые чувства.
– Скольким женщинам ты делал больно, Арчи? – спрашиваю я, облизывая губы и обходя его тело по кругу.
Это – тактика запугивания слабонервных. Когда я на короткое мгновение исчезаю из их обзора, они нервничают. Разум покидает их, когда они гадают, что я собираюсь делать дальше. А потом, когда снова видят меня, они испытывают некоторое облегчение.
Только для того, чтобы все повторилось.
Это уже само по себе пытка. Не знать, нанесу ли я удар. Или когда я это сделаю.
– Не смей называть меня Арчи, – огрызается он, закипая, когда я останавливаюсь у него за спиной. Он напрягается.
Я снова появляюсь перед ним, и его плечи опускаются – всего на сантиметр.
– Ты уклоняешься от ответа на вопрос, Арчи, – замечаю я, намеренно используя это имя. Он шипит на мой вызов, но ничего не отвечает.
Его мать всегда называла его Арчи. До тех пор, пока не умерла от рака груди, когда ему было десять. Тогда его отец сорвался и начал торговать наркотиками, чтобы раздобыть денег на покрытие всех медицинских счетов и похорон.
Он воспитал своих детей холодными и безжалостными, и Арчи больше никогда никому не позволял называть его так, как звала его в детстве мама, всаживая всем смельчакам нож под ребра.
Он многих так порезал, включая и его лучшего друга Макса. Его приятель пару раз жаловался на это в баре, который часто посещает Джей.
– Не заставляй меня спрашивать еще раз, – предупреждаю я, понижая голос, чтобы продемонстрировать, насколько я серьезен.
– Я не знаю, – раздраженно кричит он. – Может, паре-другой. Какая на хрен разница?
– Я читал о твоей бывшей жене, – говорю я, игнорируя его дурацкий вопрос. – Ты избил ее так сильно, что ее едва можно было опознать, когда ее доставили в больницу. Согласно данным, ты разбил о ее лицо бутылку текилы, а затем ударил ее ножом. Не говоря уже о многочисленных переломах и синяках. Ты чуть не прикончил ее.
Арчи фыркает, в его холодных глазах нет ни капли раскаяния. Самовлюбленные засранцы никогда не раскаиваются. Они почему-то всегда вбивают себе в голову, что жертва заслужила это, и все нанесенные ей травмы – это ее вина.
– Она мне изменяла, – желчно отвечает он. Дуется, словно ребенок, которому не досталось праздничного торта.
– Ты изменил ей первым?
– Какая разница, – огрызается он. – Она – женщина, а я делаю бабки. И если мне хочется купить себе стриптизершу на ночь, то это мое, черт возьми, право. Она только и делала, что просиживала дома свою ленивую задницу и тратила мои деньги.
Я киваю, принимая его ответ.
– И ты бы обидел Адди? – спрашиваю я после многозначительной паузы.
Он усмехается.
– Я бы трахнул ее так, как нравится мне. Ну заработает она пару синяков, ну и что? Сучкам нравится подобное дерьмо. Они любят пожестче.
В моей груди снова вспыхивает гнев. И мне требуется весь мой самоконтроль, чтобы не воткнуть отвертку ему в глаз прямо на месте.
Арчи не разобрался бы в жестком сексе, даже если бы ему выдали гребаное руководство по нему. Он причиняет боль женщинам, потому что получает от этого удовольствие. Он понятия не имеет, как подвести женщину к границе боли и наслаждения, балансируя между ними и заставляя ее отчаянно желать большего.
Он просто делает им больно и все. К тому времени, как он кончит, девушка будет уже вся в синяках и увечьях – и, возможно, даже истекать кровью. И он уйдет с довольной ухмылкой на лице, как если бы он был самым первым мужчиной на Земле, доказавшим, что женский оргазм – это не миф.
– Но ты не сделал Адди больно, – замечаю я, ожидая тот ответ, который, я знаю, он даст. Он еще недостаточно отчаялся и недостаточно напуган. Все еще пытается изображать браваду и умереть с достоинством. Но скоро все изменится.
Он ухмыляется.
– Сначала женщину нужно расслабить. Планы, что я имел на нее… – он прерывается, пошло облизывая губы. – Ее крики стали бы чудесной песней.