Если бы Эш бросил их в первый день, они с Лиром погибли бы. Деймоны могли найти их и убить, когда они отказались бы отдать Сахар. Она не понимала, что на них не нападали не из-за нехватки деймонов, желающих камень. Просто деймоны боялись Эша.
Порой она ночами думала, искала ли хорошее в нем там, где этого не было. В другие ночи она перебирала тысячу способов поблагодарить его, но все они казались не теми.
Она постоянно думала о том, могла ли простить Эша, могла ли доверять ему, но не только это ее тревожило. Да, она уже не была в бегах. Майсис сообщил многим, что Пайперель Гриффитс не воровала. Жизнь возвращалась в норму. Но Пайпер казалось, что нормально быть не может. Все изменилось.
Она забросила уборку, вышла из комнаты и спустилась по лестнице. Она едва заметила работников, чинящих стену, которую Эш пробил, когда они сбегали от коронзона. Она хотела видеть только одного человека.
Она распахнула дверь кабинета без стука. Ее отец поднял голову, здоровый глаз прищурился. Другой был скрыт под белым бинтом. Пайпер опустилась на стул перед его столом и скрестила руки. Квинн нетерпеливо посмотрел на нее, прижимая телефон к уху. Приглушенный голос доносился из трубки.
Она смотрела на него и не двигалась. Квинн прибыл из больницы пару часов назад. Она пыталась поговорить с ней, но он прогонял ее, говоря, что ему нужно многое нагнать. Ей надоело ждать. И ей надоело быть для него на втором месте, или на пятнадцатом, или на каком-то другом.
Понимая, что она не уйдет, Квинн быстро закончил разговор и громко опустил трубку.
— Пайперель… — начал он, его голос был очень хриплым от ожогов горла.
— Мы поговорим сейчас, — она подавила саркастический комментарий о том, что она была чуть важнее, чем чистка перышек Консула.
Квинн нахмурился, что было знакомо.
— Что ты хочешь обсудить?
— С чего начать? Как насчет… почему ты сказал мне, что мама мертва?
Его плечи напряглись. Он медленно вдохнул, встретился с ней бесстрастным взглядом.
— Твоя мать — часть группы мятежников. Тогда было безопаснее оборвать связь и защитить тебя от ее влияния. Ты не поняла бы…
— Не поняла? Какая разница? Ты врал мне о смерти мамы. Когда мне было девять. Ты хоть понимаешь, как это ранило?
Он встретил ее ярость холодом.
— Что сделано, то делано, Пайперель. Я так защищал тебя.
Ее руки дрожали так сильно, что она сжала кулаки. Слезы жгли ее глаза, боль смешивалась с гневом.
— Это все, что ты скажешь?
— Решение было непростым. Пайперель. Конечно, я не хотел ранить тебя.
— Конечно, — выдавила она. Пайпер зажмурилась, стараясь держать себя в руках. Она ожидала крики, слезливые извинения, признания в плохом выборе, но это? Стена безразличия? Она не могла с этим бороться.
— Магия. Что насчет моей магии?
— Рассказывать тебе в детстве, что ты чуть не умерла, было бессмысленно.
Она глубоко вдохнула, подавляя недовольный крик.
— А как ее вернуть? Мама говорила…
— Опасные бредни, которыми она, к сожалению, успела с тобой поделиться. Она была одержима идеей перед тем, как ушла. Это невозможно.
— Откуда ты знаешь?
— Магия питается магией. Если освободить половину твоей силы, печать с другой половины быстро падет. Это если кто-то сможет успешно открыть половину, не разрушив все оковы.
— Но мама сказала…
— Твоя мать, — перебил он, голос стал чуть выше, — очарована идеей, что ты — гибрид. Она хочет, чтобы ты присоединилась к гаянам и вела их в мятеже, чтобы убрать деймонов с лица Земли. Она бы рискнула твоей жизнью без колебаний, чтобы ее мечта осуществилась.
Пайпер обмякла, недоверчиво глядя на него.
Взгляд Квинна пронзал.
— Ты ведь не собираешься возглавлять истребление деймонов?
Она покачала головой.
— Я сделал все, что мог, чтобы защитить тебя от матери, Пайперель. То, что началось с нездоровых мыслей о правлении чеймонов переросло в одержимость, и пришлось вычеркнуть ее из наших жизней. Она сейчас еще более неуравновешенна, чем десять лет назад.
Она не казалась Пайпер безумной. Но и права не была.
— Надеюсь, ты мне доверяешь, Пайперель, и не будешь слушать россказни матери и фальшивые надежды.
Она опустила взгляд на ладони, сцепленные на коленях.
— Как я могу доверять тебе, — тихо сказала она дрожащим голосом, — когда ты столько врал мне?