Чернота взревела…
Снова свет. Его стул отлетел назад, мы с грохотом сцепились, кусаясь и щелкая зубами, как звери, катаясь по полу. Моя рука на его горле… его трость, удерживающая мой меч… его вторая рука, пытающаяся выцарапать мне глаза… Господи, ну и силен же он! И весь этот шум, что мы подняли, почему никто не войдет…
Обжигающий жар…
Какого черта? Что-то горит — мои волосы дымятся… мы скатились в огонь. Какой еще огонь? Свет сияет… пол раскален…
То включаясь, то выключаясь — от света к тьме — вперед-назад, два мира мелькали вокруг нас, когда мы падали из одного в другой и обратно. Я был прав, прав был мой другой голос!
— Прав! Прав! Здесь или там, гнусный пидор, но я буду терзать тебя до тех пор, пока ты не протянешь ноги…
— Hijo de la puta adiva, — прошипел маленький человечек. — Потаскухино отродье.
Питерс-Педро изо всех сил старался высвободить свою трость и ударить меня. Я нажал посильнее — и меч, и трость вырвались из наших рук и отлетели в сторону. Мы пытались схватить друг друга за горло…
Мои руки были длиннее… они сомкнулись, сжались. В вакууме его глаз вспыхнула искра, взорвалась, пошла вверх. Нити зеленого огня затрещали и побежали по его рукавам, встретившись с моими руками, и сноп красных искр вспыхнул в ответ. Его глаза уже не были больше черными, они были сверкающими зелеными зеркалами, и я видел в них свое отражение. Отражение, которое я трудом узнавал, — рычащая свирепая маска с глазами, полыхающими красным…
Крепче…
Еще крепче…
Его хватка ослабла. Одна рука отпустила мое горло и, хотя он не видел, где лежит трость, рванулась прямо к ней, схватила и ударила меня по голове. Однако каким-то образом мой меч оказался под моими растопыренными пальцами, и, когда Дон Педро рванулся, я стиснул рукоятку и ударил.
Классический смэш[29] справа. Удар пришелся прямо по его гладкой макушке и сбил его с ног. Он рухнул навзничь на свой алтарь. Меч звенел в моих пальцах, словно я ударил по камню. Дон Педро лежал и стонал, извиваясь и слабо дрыгая ногами, его пальцы скребли по черной рваной ране. Такая рана должна была быть смертельной, но он не был обычным человеком. Тяжело дыша, шатаясь, я подошел и занес меч, чтобы добить его. Рот Дона Педро открылся…
Я с воплем отвращения отскочил, едва увернувшись от фонтана черноты, который он изрыгнул.
— Ах ты грязный ублюдок… — зарычал я, собираясь нанести ему окончательный удар. Однако кто-то схватил меня за руку. Я обернулся и оказался лицом к лицу с Джипом. И только тогда ко мне стала возвращаться память.
— Нет, — устало сказал Джип. Не приближайся к нему. Это уже не атака. Он больше не станет нападать.
— Но…
— Никаких «но». Ты разбил его. Ты встретил его здесь, на Спирали, где он обрел силу, и выпустил из него кишки. Ты победил его, заклинание одолело заклинание…
Я смущенно покачал головой:
— Заклинания?.. Все было совсем не так. Я не пользовался никакой магией. Что-то происходило здесь, но я… я почти ничего не понимал. Он заставил меня думать, что мы… просто говорим о делах, и так до самого конца. В моем офисе… препираемся по поводу сделки…
— Твои знания — вот твоя магия. О, сила, что стояла за ними, была, конечно… чья-то еще. Но ее использование, воля — это было твое, целиком и полностью. Дон Педро решил, очевидно, что ты — слабое звено в товариществе и что в этом мире он сможет побить тебя. Но ты обернул все против него. Не важно, как ты победил его, — ты победил, только это идет в счет. Ты лишил его власти, разбил его тело. И сейчас он, скорее всего, попытается спастись от тебя. Сбежать.
— Сбежать?
— Во времени. Он удирает из этого более широкого мира, где оказался побежден. Бежит куда глаза глядят! Помнишь, я говорил, что некоторые здесь ломаются и бросаются прочь, когда Спираль становится непереносимой для них, — бегут назад, в то мгновение, когда ступили на нее? И смотри, куда его это привело. Назад, на ложе болезни. Вот он умирает от vomito negro — желтой лихорадки. Как и должен был с самого начала.
И, глядя на извивающуюся фигуру врага, я увидел, что в нем что-то неуловимо изменилось, что белые камни позади него стали напоминать высокие оштукатуренные стены, а судорожное пламя умирающего костра отбрасывает на них отблески, похожие на свет мигающей лампы — или на само воплощение лихорадки, сжигающей больного. Богатые одежды, которые сжимали и рвали его руки в горячечной агонии, расстилались вышитыми покрывалами, а испещренный пятнами алтарный камень напоминал грязные простыни постели больного. Тошнота подступила мне к горлу — и неожиданная жалость.