Между делом партия набирала все новых и новых членов. За небольшим столом в двух шагах от эстрады сидел мой секретарь и записывал в Новую партию бомжей всех желающих. Нечего и говорить, что их очередь росла с невероятной скоростью. Поскольку наша партия очень демократична, то совсем не обязательно было быть бомжем, чтобы записаться в нее. Надо было только проявить хоть немного сообразительности.
Ведь в мою партию не брали всех, кого не попадя. Желающие записаться в нее проходили строгий отборочный тур. Будущим членам моей партии, которые писали заявление с просьбой зачислить в кандидаты с испытательным сроком, предлагали назвать точную дату первого, учредительного съезда. И все! По правде говоря, я и сам ее не знал, потому как никакого съезда не было и в помине. Спрашивается, а кто тогда мог правильно на этот вопрос ответить? Да никто! Кто называл хоть какую-то дату, тех записывали. А кто говорил, что не знает, тех не записывали. Зачем мне в моей партии такие олухи?
А выборы шли своей чередой. Разогретые водкой избиратели, насмотревшись вдоволь выступлений артистов, шли к избирательным урнам и кидали в них свои бюллетени. Мы с Костиком прошли внутрь и пошныряли немного среди народа, заглядывая народу через плечо. Большинство ставило крестик рядом с партией бомжей и моей новой фамилией. Костик довольно потирал руки.
— Ну все, несколько мест в Думе нам обеспечено! — шептал он мне.
Я руки не потирал, потому что этому особенно не радовался. Мне было тоскливо. Неожиданно для самого себя я испугался. А что если меня действительно изберут? Кто-нибудь из тех, кто меня знает, то есть знает того человека, кем я был до потери памяти, увидит мою физиономию по ящику и заявит, что я самозванец и присвоил чужую фамилию — фамилию уважаемого среди бомжей человека. Начнется разбирательство, выяснят, что я не тот, за кого себя выдаю, после чего меня лишат депутатской неприкосновенности и отправят в кутузку.
Но, по зрелому размышлению, я решил, что ничего страшного в этом нет. Во-первых, те, кто меня знает, скорее всего, телевизор не смотрят. А если смотрят, то просто не узнают. Потому что никто из них не разыскивал меня в течение последних двух недель и не звонил на телестудию. Во-вторых, только бы он объявился — тот, кто меня знает! Мы бы с ним сразу выяснили, кто из нас двоих самозванец — я или он, человек, которому наплевать на своего знакомого! Уж я бы из него вытряс мою настоящую фамилию, чего бы мне это ни стоило! Пусть даже это стоило бы мне депутатского мандата! Так что постепенно мое настроение улучшилось. Я даже стал доволен, что голосуют именно за меня. Каким бы идиотизмом все это ни кончилось, в конце концов, я добьюсь, чего хочу — узнаю свою родную фамилию.
После трех часов дня начался поистине избирательный бум. Многие, очень многие избиратели, принявшие на подходе к участку сто грамм, голосовали за Партию бомжей, выходили на улицу, принимали еще по стаканчику горячительного и возвращались обратно, чтобы проголосовать по второму разу. Они с пеной у рта требовали выдать им еще по одному бюллетеню, мотивируя это тем, что первый раз ошиблись.
— Дайте мне бюллетень! — кричал какой-то подвыпивший мужичок. — Я хочу отдать свой голос за Новую партию бомжей!
— Вы его уже отдали! — объясняла ему женщина-регистратор. — Нельзя отдать то, чего у вас уже нет. И вообще, вы пьяны!
— Безобразие! — возмущался тот. — Человек лишается права голоса только потому, что он пьян! И это называется демократией!
Чуть не дошло до драки. В конце концов, пришлось вмешаться милиции. А как у нас вмешивается милиция, всем известно. Дубинкой по хребту, мордой в грязь и в обезьянник!
Глава 10
Пьяный генерал на воротах
Поздно вечером в гостиной на первом этаже собрались все: сам магнат, добры молодцы Дима и Костик, старая дева Ангелина, спичрайтер Леша, — все сидели перед телевизором и следили за подсчетом голосов в избирательной комиссии. Правда, я отсел в сторонку. Вернее, меня попросил об этом магнат. Он не выносил запаха пота и мочи. Ему был ближе запах сплетен, непроверенных слухов и жареных новостей.
Все волновались, но старались скрыть волнение за рюмкой спиртного. Магнат тянул виски со льдом, Леша — французский коньяк, Ангелина предпочитала более благородные напитки и квасила какой-то противный ликер, а мои телохранители накачивались пивом. Я хоть и завязал, но из вредности попросил себе водки, но мне отказали, сославшись на то, что водки в доме нет. Ее пьет простой народ, а магнат якобы не хочет уподобляться всякому быдлу. Мне так сказали, я только повторяю чужие слова. Так что это высказывание останется на совести магната. В общем, я не получил ничего. Даже пива не дали, сказав, что лидер партии должен быть трезвенником! Иначе в партии начинаются шатания и разброд, заканчивающиеся, как правило, всеобщим алкоголизмом и сменой власти.
Наконец, далеко за полночь, диктор объявил результаты выборов. Поскольку голосование происходило на местном уровне, их посчитали довольно быстро. Диктор, симпатичный мужик с хорошо поставленным голосом и веселым хмельком в глазах, провозгласил:
— Итак, предварительные подсчеты бюллетеней показали, что с оглушительным перевесом победила Новая партия бомжей. Ее лидер Пантелеймон Козлаевский набрал максимальное количество голосов. На втором месте Трудовая партия, на третьем Партия свободных женщин. Остальные партии поделили между собой десять процентов избирателей.
Все пришли в восторг. Ангелина, Леша, Дима и Костик повскакивали с кресел и запрыгали по комнате, выражая бурную радость и топая по полу, как слоны. Не пойму, им-то чего радоваться? Они всегда были при кормушке. Наверное, хотели выслужиться перед магнатом. Но магнат был более сдержан в эмоциях — ведь он-то все предусмотрел заранее и уже ничему не удивлялся. Про меня все, конечно, забыли.
Я же был печален и остался сидеть на своем месте. Мне было не до восторгов. Никак не предполагал, что выборы — настолько управляемая вещь. Оказывается, можно с легкостью подсунуть нужного человечка и просчитать наперед результаты. Неужели избиратели не понимают, кого они выбирают в моем лице? Я ничего не умею, не знаю ни одного закона, ничего не понимаю в политике и экономике и даже то, что знал, забыл. У меня нет ни дома, ни семьи, ни друзей, ни работы, нет даже имени и фамилии. Может, такие люди и должны сидеть там, наверху? Тогда они будут полностью беспристрастны. И никто не сможет на них повлиять. Конечно, кроме их хозяев.
Отплясавшись, мои депутатские помощники разлили по бокалам французское шампанское и вспомнили про меня. Магнат позволил угостить бокалом и меня. Пришлось тоже пить эту дрянь, чтобы не отрываться от коллектива.
Вскоре прикатили на джипах какие-то толстопузые ребята — кореша моего магната со своими телохранителями, и все собрались в столовой, где уже был накрыт богатый стол. Меня посадили во главу стола, даже не побеспокоившись о том, чтобы переодеть в более приличные обноски. По-видимому, я должен был до конца играть свою роль и не менять сценического костюма ни при каких условиях. Как объяснила мне Ангелина, это называется имидж. Всякий уважающий себя политик должен изобрести в своем костюме что-нибудь эдакое, отличающее его от других политиков, придумать себе какую-нибудь особую манеру разговаривать, например, гавкать на других, как пес. А лучше всего выдумать себе какую-нибудь залихватскую манеру поведения. Скажем, устраивать скандалы по любому поводу. Народ обожает скандалистов, и их приглашают на всякие вечеринки и капустники. Я ничего подобного придумать не мог. Потому что не хотел. Пускай за меня это придумывают другие. Им за это деньги платят. Я же пока не получил от магната ни копейки.
— За здоровье нового депутата в кандидаты! — кричал тем временем мой патрон и громко чокался со своими приспешниками.
Все стали пить, жрать и выкрикивать всякие политические лозунги, которые по своему содержанию простирались от требований всей власти бомжам до требований всех бомжей к стенке. Постепенно слово «бомжи» стали менять на другие слова, подходящие по смыслу. Чаще всего употреблялись такие: проститутки, наркоманы, бандиты, бизнесмены, банкиры, депутаты и президенты. При этом лозунги оставались прежними.