Лоб следователя прорезали морщины. Он нахмурился, пытаясь четко сформулировать сомнения относительно личности задержанного.
— Претензии? В том-то и загвоздка, что вам сложно предъявить претензии, — с оттенком сожаления произнес Петрушак.
Жиган не удержался, чтобы не съехидничать:
— Это почему же? Мне казалось, в вашем ведомстве и к телеграфному столбу могут придраться.
Шутка пролетела мимо ушей ставшего угрожающе серьезным следователя. Он насупился, демонстрируя высшую степень озабоченности, и, тщательно подбирая слова, начал излагать:
— Вы, уважаемый, прямо фантом какой-то. Вроде существуете в материальном измерении, а вроде и нет. Я побеседовал с вашими деревенскими соседями. Очень милые, простодушные люди. Но ничего конкретного о вас они не сообщили.
— Что же мне… с дедками на завалинке личную жизнь обсуждать? — парировал Жиган.
— Нет, но согласитесь, странно. Человек появляется ниоткуда, ничем определенным не занимается, ни с кем не общается. Человек без прошлого… Вы кто по специальности? Где работали?
Вопросы сыпались, словно горох из дырявого мешка.
Въедливость следователя могла обернуться для Жигана крупными неприятностями. Его прошлое, со многими темными и светлыми моментами, не всегда вписывалось в рамки закона. Любой сотрудник правоохранительных органов мог бы выставить ему солидный счет. Поэтому Жиган старался не дразнить эту профессиональную ищейку с рыбьими глазами.
— У меня много специальностей.
— Профи широкого профиля, — хмыкнул Петрушак.
— Именно… Сейчас временно не работаю. Общаюсь с природой. Восстанавливаю жизненный тонус. Размышляю на досуге. Ничем предосудительным, противозаконным не занимаюсь. Кстати, можете осмотреть мое скромное жилище. В подвале арсеналов не держу. Маковую соломку на печке не сушу. Даже самогонного аппарата не имею.
Следователь расхохотался, похлопывая себя по коленам:
— Просто Лев Толстой в Ясной Поляне Траву по утренней зорьке не косите? Или предпочитаете капусту рубить? А может, пишете по ночам философские трактаты или мемуары. Было бы любопытно ознакомиться.
— Сочинительством не увлекаюсь, — покачал головой Жиган.
— Жаль.
Следак принялся перебирать бумаги. Вытаскивал их из папки, что-то подчеркивал и прятал обратно. Протокол допроса не вел. Это не ускользнуло от Жигана.
«Значит, ничего не придется подписывать. Это хорошо. Каждая бумага сейчас может обернуться приговором. Кажется, у этого слизняка на меня ничего нет. Давит понты. Хочет взять на испуг. Отыскать свидетелей моих прошлых деяний не так-то просто. Многих уже нет в живых. А те, кто еще здравствует, умеют держать язык за зубами. Скорее дадут показания дьяволу, чем ментам. Так что, Геннадий Семенович, хрен ты ознакомишься с биографией задержанного в полном объеме» — пришел к выводу Жиган.
Покончив с сортировкой бумаг, следователь как бы между прочим поинтересовался:
— Что за конфликт с сокамерником у вас получился?
— Немного повздорили.
— Он заявление написал. Потребовал медицинского освидетельствования на предмет нанесения ему тяжелых физических увечий, — вкрадчиво произнес Геннадий Семенович. Это был явный шантаж.
Скрытую угрозу повесить статью Жиган истолковал по-своему. Он чувствовал, что седой прапорщик не станет его топить и не позволит этого молодому.
Не сдержав улыбки, Жиган ответил:
— Он со шконки свалился. А ковра в камере нет. Может, разбился при падении. Когда его надзиратели из камеры забирали, мы вполне мирно беседовали. Никто нас не разнимал, и свидетельствовать против меня некому.
Веки следователя пришли в движение. Казалось, в глаза ему попал песок. Так бывает у страдающих тиком в минуты нервного перевозбуждения.
«Надо сбавить обороты. Не дразнить быка красной тряпкой. Этот малый психованный Не умеет держать себя в руках», — подумал Жиган
Продолжая моргать, словно филин, попавший на солнце, Петрушак решил выложить главный козырь, разрушить железобетонное спокойствие задержанного. Достав из папки паспорт, он бросил его на стол.
— Документ ваш вызывает сомнения. Не выточная ли ксива? — проскрипел следак.