Это во-первых. Во-вторых, я не выбирал. Я жил в том обществе. Боролся за его изменение. Меня арестовали, и восемь человек грубо бросили меня в самолёт, который приземлился во Франкфурте-на-Майне. Слово "предпочёл" может прилагаться к тем, кто идёт по собственной воле.
Испанцы на протяжении своей истории знали множество периодов эмиграции. У нас тоже есть большой опыт эмигрантской жизни. Наши эмигранты писали, что разлука с родиной сказывается на художественном творчестве, на творческой жизни. Сложилось ли у вас подобное мнение?
Я думаю, что эмигрант и высланный, или вырванный из почвы, - различные понятия. Эмигрант, решивший оставить свою родину, как бы разрушает собственной волей свою сущность. Высланный же, или вырванный из почвы, отвергает такой духовный исход. Он разлучён физически, но не духовно. Им удалось бросить за пределы родины моё тело, но не мой дух, не душу.
Сегодня меня спросили, почему я живу в Швейцарии. Я живу не в Швейцарии. Я живу в России. Все мои интересы, всё мне близкое - в России. Если бы я был моложе, если бы мне было, скажем, тридцать лет, длительная разлука с родиной могла бы, действительно, повредить и разрушить связи, существующие между моим творчеством и его источниками. Но в пятьдесят семь лет у меня накопился настолько большой опыт, что передо мной не проблема сбора материала, а проблема записать уже приготовленное, прежде чем кончится моя жизнь.
Продолжите ли вы работу над "Августом Четырнадцатого"?
Практически, вот уже сорок лет, начиная с 1936 года, я работаю над моей главной темой - историей русской революции. Если я прерывал эту тему, то не потому что мне хотелось заняться чем-то другим, а потому что жизнь меня бросала с места на место: то война, то тюрьма, то рак, то после появления "Ивана Денисовича" я стал получать со всей страны материалы, касающиеся концентрационных лагерей. Мне точно приходилось прыгать через самого себя, чтобы вернуться к своей главной теме. Теперь я только ею и занимаюсь, историей русской революции.
"Август Четырнадцатого" я не только собираюсь дописывать, но закончено и продолжение, "Октябрь Шестнадцатого". Сейчас работаю над "Мартом Семнадцатого". Книги я буду писать всю свою жизнь. Архивные источники здесь мне доступнее, чем в СССР.
Одно издательство католических священников, "Эдисионес Паулинас", выпустило книгу с документами "Солженицын как верующий". Не кажется ли вам, что священники хотят использовать вас и показать этой книгой, что Солженицын, живший в СССР, верующий, и косвенно, что он верит в католического Бога?
Этой книги я не знаю. Однако я должен сказать, что писатель не обязан думать о том, кто и каким образом пользуется его сочинениями. В Советском Союзе, например, мне постоянно говорили, что западный империализм, Франция, Англия пользуются мной, манипулируют как оружием, и поэтому я должен прославлять советский режим, вот тогда мной не будут пользоваться. Я отвергаю вообще такую постановку вопроса.
Вы родились при советском режиме, который называет себя атеистическим. Как же случилось, что вы верующий, и много ли в сегодняшней России подобных вам?
На Западе нет точного представления о тех духовных процессах, которые происходят сейчас в Советском Союзе. В нашей стране преследуют за религию вот уже шестьдесят лет. Преследования эти могут сравниться только с теми, которые приходилось выносить христианам первых веков, когда их сжигали на кострах и бросали львам. Но, несмотря на это, религия в России сохранилась и даже укрепилась настолько, что наша сегодняшняя молодёжь очень не похожа на западную.
На Западе молодые люди в основном настроены атеистически и симпатизируют социализму. Наша же молодёжь, вне сомнения, отталкивает социализм и всё больше тянется к религии. В этом нет ничего удивительного. Мы пережили ужасные события. В условиях преследований и подавления дух укрепляется. А когда всё дозволено и доступно, дух разлагается. Христианство было наиболее сильным как раз в первые века.
Не думаете ли вы, что ваши нападки на отсутствие свободы в социалистических странах могут служить поддержкой тем правительствам других стран, где тоже отсутствует свобода? Не думаете ли вы, что после вашего выступления против левого тоталитаризма сторонники правого тоталитаризма, например в Испании, будут очень довольны? Сознаёте ли вы опасность того, что нападки на тоталитаризм с одним знаком косвенно защищают другой тоталитаризм?
Должен сказать, что в нашем Двадцатом веке мы смешиваем слова, не задумываясь над их содержанием. Мы употребляем термины "демократия", "социализм", "империализм", "расизм", "национализм", "тоталитаризм"... Мы манипулируем ими с лёгкостью. Они как монета, находящаяся в обращении сто лет, на которой трудно расшифровать надпись.