Еще по весне я тщательно проинспектировал свой рюкзачок на предмет «а не завалялось ли что между швами». Вообще-то я рассчитывал найти выпавшее из кассеты сверло на ноль-восемь миллиметра, но нашел только парочку совершенно высохших ягодин черного цвета. Ну да, я периодически таскал на станцию в нем корзинки с урожаем Веры Сергеевны, но распознать ягоды не смог. Решив, что это вряд ли что-то ядовитое, ягодки я посадил на отдельной клумбе, и, оказалось, очень умно сделал. Из одной проклюнулись сразу три кустика, которые я по листьям отнес к черной смородине (а в деревне у Витькиных родителей ягоды были крупные, не чета нынешним лесным), а из второй — один куст, но мне показалось, что куст был этот черной рябины. В смысле, аронии мичуринской, которая, как говорила Вера Сергеевна, была случайным (и принципиально бесплодным) тетраплоидным гибридом, который в результате некоего апокамиксиса (уже слово само по себе страшное) превратился в нормальное растение. Она говорила, что вероятность повторения процесса несколько меньше, чем вероятность написания «Войны и Мира» стадом обезьян, сидящим за клавиатурами, так что если я не ошибся… Чернорябиновка — она и на вкус приятна, и для организма полезна.
Сверла я не нашел, но весь остальной инструмент оказался в полном порядке. Включая маленькую электродрель на батарейках, которые фонарик так же мог подзаряжать, так что я, выбрав наиболее «достойные» из французских ружей, приступил к имплементации процесса, изложенного в тоненькой тевтонской книжке. То есть из четырех стволов сковал одну толстую стальную палку…
После того, как железка была закончена, я — окинув взглядом засыпанной окалиной пол в кузнице — отправился к соседу… то есть к нынешнему моему барину за помощью. И застал его в состоянии полного нестояния — если я при первой встрече думал, что он пьян, то я жестоко ошибался, сейчас он реально лыка не вязал. Но у меня с собою было… то есть я и раньше слышал, что Александр Григорьевич не просыхал, просто степень непросыхания не представлял — однако захваченная крынка с «лекарством» оказалась кстати. Взяв отставного поручика за шиворот, я усадил его за стол, на котором уже стояла миска с вываленными в нее солеными помидорами. По «моему» рецепту солеными: с хреновыми листьями, укропом и чесноком. Первую помидорину я скормил экс-вояке буквально «с руки», а все остальные он уже сам умял с невероятной скоростью. Этот «засол» мозги быстро прочищает: если хрена не жалеть, то очень способствует — в том числе и от похмелюги.
На соседа тоже подействовало: уже минут через пять он самостоятельно встал, дошел до крыльца, там справил малую нужду и, вернувшись к столу, и на меня внимание обратил:
— Никита Алексеевич, какими судьбами?
— Я тут слышал, что вы меня в крепостные себе записали?
— Ой, — тут экс-поручик вспомнил какую-то падшую женщину, — да не себе, и не записал, а спрятал на время, пока бумаги не будут выправлены.
— А попу вы что-то другое говорили…
— А что ему говорить, когда он спрашивает какого рожна у меня в Павловке мужики без присмотру сидят и ни хрена не делают?
— Ну, допустим. А когда бумаги готовы будут?
— Ну тут, Алексеич, дело такое… деньги нужны, а у меня с ними, сам видишь, буквально никак. А денег нужно много, там одних пошлин рубликов на двадцать. А столоначальникам дать уже полсотни нужно, секретарю же в дворянском собрании еще, да и не только ему…
— Сколько всего?
— Я так думаю… то есть я, когда зимой все для этого готовил, подсчитал: в уезде бумаги сделать — это сто рублёв, а в губернии еще четыреста.
— То есть сначала в Тульском уезде, а потом еще…
— Никит, ты кто вообще? А, ну да, в Америке рос… Одоевский у нас уезд, Одоевский. А денег собрать… у меня мужики-то в год всего рублей на сто оброку дают, еще Михей мисок и горшков рублей на двадцать продает…
— Где продает?
— Да на рынке, в Туле. Но всё мало выходит, а мне и подушные платить, и… мало получается.
— А что нужно чтобы мне на рынке в Туле торговать?
— Ну, бумагу от меня разрешительную. А чем торговать-то будешь? Хотя, говорят, топоры ты неплохие куешь, полтину за такой топор точно дадут… У тебя еще есть? — он кивнул головой на пустую миску. Я высыпал туда остатки помидор из крынки, он слопал еще одну, сморщился…
— Сейчас у меня денег нет, а разрешение стоит два рубля и шестьдесят копеек. Еще на дорогу какой-никакой расход… Я тебе такую бумагу сделаю, а ты… вот таких крынок мне с дюжину принеси и потом деньгами… рублей двадцать пять в год как, осилишь?