Для эмали нужна бура, или, на худой конец, борная кислота — но проведенный в двух аптеках Тулы опрос показал, что здесь таких слов еще не знают. То есть слышали первое, но аптекарь (немец) был убежден, что это что-то такое, что можно купить где-то в Италии, причем неизвестно где конкретно. Ладно, нет борной кислоты — обойдусь без нее. Правда воспроизведенный когда-то Витей «древний рецепт» позволял сделать эту эмаль только гнусно-бурого цвета, а покрытую такой эмалью кастрюлю категорически не рекомендовалось нагревать больше, чем до ста двадцати градусов…
Запускать печь в мороз — наверное дело не самое умное, но для сельской местности сойдет. В особенности с учетом того, что я эту печь еще целый год улучшал, так что она теперь стояла внутри довольно приличного по размеру кирпичного сарая, который вдобавок еще и обогревался тремя кауперами, стоящими вдоль одной из стен. Хреновыми кауперами, «сделанными без единого гвоздя», в них даже заслонки были из глины обожженной — но я все же рассчитывал, что они одну кампанию выдержат: все же у меня эта «кампания» вряд ли больше двух недель продлится. Перед пуском печи еще две недели я тренировал мужиков, причем не столько собственно работе с печью, а беспрекословному и быстрому исполнению моих приказов. А затем глубоко вздохнул и чиркнул зажигалкой. Да, за все это время я умудрился не потратить ни капли бензина из фирменной фляжки, но почему-то решил что сейчас «настала пора»…
Печь прогревалась неделю, затем в нее начали потихоньку сыпать руду. А еще через три дня пробили летку — и в заранее подготовленный ковш вылилось, по моим прикидкам, тонны две чугуна. И из этого (выстроенного все же из огнеупорных кирпичей) ковша я успел разлить по формам хорошо если четверть, потом жидкость чугуна стала резко уменьшаться. Впрочем, я и такую пакость предусмотрел, в ковше внизу пробили уже «вторичную» летку и остатки металла вылились в формы, приготовленные для традиционных для сейчас «чушек».
Оценив нанесенный ущерб, я решил что все же слегка погорячился: последние двое суток я практически не спал, так что дальше следить за печью и управлять мужиками у меня просто сил не осталось. Так что еще через день — после того как еще одна порция чугуна вылилась в ковш — я решил печь гасить. А еще через сутки, когда я уже более-менее выспался, пошел выковыривать из форм то, что получилось.
Ну что, даже очень древняя по конструкции печка, но уже с кауперами — это все же вещь! Чугун неплохо перегревается, хорошо льется. Так что, если даже не считать с дюжину бракованных отливок (причем из-за плохо изготовленных форм), у меня вышло двести шестнадцать очень неплохих четырехлитровых чугунков.
Чугунков у меня получилось двести семь: после того, как из них выковыряли формовочную смесь, оказалось, что девять тоже можно смело отправлять в брак — настолько кривые они получились. То есть кривобокие. Иными словами, у них одна стенка вышла заметно тоньше дугой, настолько заметно, что тонкая часть скорее всего треснула бы при ударе ложкой. Насчет эмалирования этой замечательной посуды я решил пока не заморачиваться: отожгли, обмазав посуду маслом — и тут же поехали в Тулу их продавать. Недостатком моего положения можно было считать то, что «разрешение на торговлю» было выписано только на меня, а посылать в относительно небольшой город каждый раз разных «Никит» было не очень разумно: все же — как я и сам смог убедиться — местная полиция работала неплохо. Очень неплохо: эту бумагу у меня в городе полицейские требовали только первые два раза, а затем просто на меня взглянув, молча кивали головой. Ну да, моя прекрасно выбритая рожа несколько выделялась из общей массы народонаселения, но ведь у городовых может и вопрос возникнуть, как это у «голобородого» мужика так быстро отрастает густая борода?
С продажей чугунков все получилось еще быстрее, чем с маслом: пока мы (я с четырьмя мужиками приехал, не самому же разгружать два воза тяжелого металла) пытались как-то воткнуть наши «мобильные прилавки» в торговый ряд на местном базаре, к нам подошел какой-то, судя по одёже, купчина:
— Хранцузские котлы? — поинтересовался почему-то он.
— Нет, не французские, — ответил я, причем ответил не сразу: меня сама постановка вопроса слегка удивила и я ее секунд пятнадцать просто обдумывал. Этот вопрос в Туле, где чугун плавили на каждом углу, меня всерьез в тупик поставил.
— Значит аглицкие?
— Нет, мои.
Теперь «завис» купчина, но вскоре к нему вернулась способность произносить осмысленные слова: