— Австриец врет, не уложиться ему никак в такую сумму. А вы серьезно о деньгах говорите? У Егора Францевича внезапно в казне завелись лишние деньги?
— То есть вы хотите сказать, что дорогу без денег из казны выстроить способны?
— Я не буду спрашивать, во что казне обойдется указанные мною земли забрать для передачи мне. Но если расходы будут меньше того, во что вы сами оцените дорогу из Петербурга в Москву, то, думаю, Канкрин сочтет дело очень интересным. Только один вопрос: а почему меня именно вы спрашиваете о дороге?
— На сей вопрос ответить совсем просто будет: Император именно меня назначил главой комитета, коему поручено вопрос о постройке такой дороги решить. Не скрою, семь лет назад о дороге такой в правительстве уже думали — но решили, что в зимнюю пору пользы от нее не будет. Однако у вас, насколько я знаю, дорога и зимой не останавливается и никаких препятствий к ее использованию вы не видите.
— Тогда считайте, что мы договорились. Три года с того момента, как я все указанные земли получу в собственность. И из казны на строительство я не беру ни копейки, но это условие — только для этой единственной дороги. Да, еще: паровозы и вагоны я казне за деньги продавать буду. Недорого, но не бесплатно.
— Никита Алексеевич, а вы к себе домой сильно спешите? Если, скажем, завтра вы моим людям точно на картах укажете, что вам надобно, то срок постройки можно будет с пятницы отсчитывать. И да, как я понимаю, мужиков вы опять купить во множестве пожелаете. Насчет казенных крестьян вы уж не обессудьте, а у помещиков на вывоз… я могу пару дюжин офицеров вам в помощь дать, вы им просто поясните, каких и сколько мужиков вам потребно будет — а они по поместьям прокатятся, все торги проведут. Могу гарантировать, что ни копейки лишней они платить не будут, так что в деньгах вы ущерба не понесете, а вот времени сбережете изрядно… так вы до пятницы в Петербурге подождать сможете?
Ну, насчет «отсчитывать с пятницы» Александр Христофорович погорячился. Потому что одно дело — указы подписать, и совершенно другое — народ, на моей земле обосновавшийся, оттуда согнать, причем без мордобоя. Ну, совсем без мордобоя не получилось, однако в целом все произошло довольно мирно — вот только мероприятия по передаче мне нужных территорий закончились уже в конце ноября. Поэтому все стройки сдвинулись аж на начало апреля тридцать третьего года — что, впрочем, начальника жандармерии вполне удовлетворило.
К тому же «подготовительный период» благодаря активной деятельности Бенкендорфа позволил провести значительную часть именно подготовки к стройкам еще летом и осенью тридцать второго: по специальному царскому указу была выделена земля собственно для дороги, на которой быстро-быстро было выстроено чуть меньше сотни «рабочих поселков». Самых что ни на есть примитивных: в каждом было поставлено полсотни домиков (землебитных, на «фундаменте» из просмоленных досок), и в них было перевезено примерно тридцать тысяч крестьян и членов их семей. Конечно, прокормить такую ораву было не просто. Это было очень просто: в деревеньки завезли около десяти тысяч тонн картошки, тысячи две тонн морковки и всяких тыкв по мелочи. Может показаться, что дофига — а вот нифига не дофига: на хорошо подготовленной земле морковка легко дает сто тонн с гектара, а картошка — тонн шестьдесят. Понятно, что для таких урожаев нужно серьезно потрудиться, но Алёна твердо следовала заветам Наталии Филипповны и с мужиков драла три шкуры. Причем давно уже не лично драла, в этом ей усердно помогали сотни две экс-помещиков.
Так уж исторически сложилось, что большинство помещиков, проживающих в своих поместьях и занимающихся сельским хозяйством (причем подавляющее большинство) были людьми довольно пожилыми, но работающими от зари и до зари. Конечно, сами они не пахали, не сеяли и не жали — но вот заставить это проделывать крестьян было работенкой очень трудной. Тем более трудной, что часто эти помещики и знаний о том, как наиболее эффективно землю обрабатывать, не имели. А когда такие знания им просто стали на блюдечке выкладывать (хреновые знания, но уж всяко лучше, чем полное отсутствие оных), то и работенка эта стала полегче, и эффекта она давала гораздо больше — так что энтузиазма у людей прибавилось. Тем более прибавилось, что по результату у них и жизнь стала приятнее и в чем-то даже насыщеннее. Опять же, теперь задницы драть нерадивым мужикам можно было не самостоятельно: буквально в каждой деревне появились «специально обученные люди», причем к самой деревне отношения не имеющие и поблажек наказуемым по этой причине не дающие. Все очень просто было: в деревню самому экзекутору на такую же должность ставился представитель другой деревни, так что от односельчан к нему обид не возникало, а на то, что товарищ нещадно порол жителей другой деревни, этим односельчанам было… безразлично.