А в этих странах многое можно было купить, причем того, чего в других купить было нельзя. Как бы британцы не выеживались, но лучшие прядильные станки делали бельгийцы, а ткацкие — как раз французы. Но вот чесальные машины все же лучшие делались на туманном этом, как его… Я, конечно, и без машины почесаться могу, а вот Алёна, раздосадованная крайне низкими темпами одевания детишек в школах, развернулась не на шутку. Накупила машин (импортных), людишек обучила на них работать (отечественных), и открыла в Ефремове ткацкий комбинат. Там же заодно организовала и «текстильный институт», в котором человек семь инженеров должны были всячески машины улучшать. Они и улучшали: уже через полгода ткацкие станки из педальных превратились в «паровые», да и вообще оборудование быстро стало переводиться на паровую тягу. То есть Россия стала резко обгонять зарубежцев в текстильной промышленности, и обогнала бы — если бы не одно «но»: с сырьем все было удивительно хреново. Шерсти тонкорунные овечки давали мало, так как овечек таких было отнюдь не изобилие, хлопка практически вообще не было (его возили из Египта, причем возили османские купцы, и стоил он что-то дороговато) — так что пришлось ткать из того, что было в относительном достатке. То есть из конопли. Зато — правда, я тут слегка подсуетился — почти половину продукции комбината составляла очень специфическая саржа, где основа была толстая и некрашеная, а уток потоньше и крашеный. В основном в синий цвет.
Из такой ткани ту же форму школьникам или одежку рабочим шить было вполне приемлемо — и тут уже не хватило мощностей моей «швейной промышленности», то есть пошивочной мастерской, которую жена в Одоеве давно уже организовала. Но Гераскин уже наладил относительно массовый выпуск швейных машин (которой я присвоил торговое название «ЗИНГЕР», ибо Зиновий Гераскин), так что и это было решаемо. Было бы — однако в Тульской губернии «свободных трудовых ресурсов» практически не осталось — и Алёна обратила свои взоры в Первую Столицу. Вот там безработных баб (и женщин тоже, но баб было просто заметно больше), желающих улучшить свое материальное положение, было даже в избытке — и вскоре там выросли сразу четыре швейных фабрики. Чтобы не наращивать бюрократический аппарат, я предложил создать для них единую дирекцию, а всё вместе назвать словом «Объединение». Ну а я поучаствовал в разработке фирменного клейма: нарисовал этикетку по мотивам опыта Отто Герике, но вместо шара поместил туда штаны… Так возникло Московское производственное швейное объединение «Рабочая одежда» — и Алёна возражать не стала, тем более первым крупным заказом стал пошив как раз фирменной одежды для работников железных дорог.
Железную дорогу между столицами я проложил рельсами типа Р45, «тяжелыми», причем изготовленными из марганцевой стали — надеясь, что такие рельсы прослужат хотя бы лет десять-пятнадцать. И только рельсы на этом пути потянули на сто шестьдесят тысяч тонн, а всего — с учетом подкладок, костылей, накладок, винтов с гайками и различных металлических конструкций вроде мостов — на дорогу было потрачено больше трехсот тысяч тонн различной стали. Это — на шестьсот пятьдесят километров. С одной стороны — овердофига, а с другой — это было чуть меньше годового выпуска «больших» кирпичных липецких доменных печей, шесть которых успешно давали стране металл уже «долгие годы». Там же, в Липецке, и рельсы для дороги катались на новом стане, а задержка в их изготовлении объяснялась просто: сначала мне нужна была дорога, которая в Липецк позволит марганец привезти. Все «вспомогательные» дороги я проложил «старым» рельсом Р35, причем из простой конвертерной стали — и на них металла ушло почти столько же, сколько и на «основную дорогу», ведь на узкоколейке те же два рельса на пути, и прокладки, накладки и костыли почти не отличаются от используемых на «нормальной колее». Однако и такие траты ценного металла оказались вполне подъемными.
Однако Николай, после вопроса о ширине колеи, поинтересовался и «моими дальнейшими планами на постройку рельсовых дорог», высказав, как бы мимоходом, свои в этой части пожелания. Причем именно «как бы мимоходом», очевидно не веря, что я смогу приступить к постройке еще чего-либо столь же грандиозного. Но когда я ответил, он лишь на секунду задумался, а затем произнес:
— Со мной в Москву прибыл и Егор Францевич, весьма желающий с вами серьезно побеседовать. Дабы вы не испытывали излишних смущений, граф, перед беседой с ним, в которой и я участие приму, хотел бы с вами же встретиться особо. Надеюсь, супруга ваша так же пребывает в Москве?