Канкрин, конечно, никакой мне «монополии на внешнюю торговлю» не дал. Но после довольно недолгих обсуждений он подписал у Николая закон о введении экспортных пошлин, по которому пошлины взымались в момент вывоза товара за границу, причем платить их должны были покупатели и исключительно в золоте. Размер пошлин устанавливался для разных товаров различный, но достаточный для того, чтобы продажи в заграницу зерна и пеньки прекратились полностью. Одновременно были ликвидированы пошлины на ввоз в Россию любых станков и промышленного оборудования, а случившееся два года спустя соединение железной дорогой Варшавы и Берлина сделало доставку европейского оборудования в Россию делом крайне недорогим и очень быстрым. Если же учесть, что Фридрих-Вильгельм успел соединить рельсами Дрезден в Веной, а Дюссельдорф с Льежем и Монсом, то почти любая европейская машинерия за пару недель могла достичь любого из городов в Европейской части России. А к началу сорокового года — даже Екатеринбурга и Челябинска.
Пока что после Москвы все могло проехать вглубь России лишь по узкоколейкам — исключая Ярославль и Калугу, куда дороги изначально строилась с нормальной колеей (и сразу двухпутные), но с одной стороны объемы перевозок были еще невелики и узкоколейки справлялись, а с другой у меня на широкую колею были вообще несколько иные планы. Вероятно, очень нескромные, но и не очень срочные: я был очень занят «управлением казенными крестьянами».
Некоторые мои «детальные предложения» Егор Францевич, после довольно недолгих размышлений, поддержал — и под мое управление (ну и на мое кормление) было передано довольно много военных (и Канкрин еще почти на треть сократил казенные расходы на армию). Формально царь — «за заслуги в построении железных дорог» и «на заслуги в развитии горного дела» (последнее — с подачи Карнеева) — присвоил мне еще и очень забавное звание обер-берг-гауптмана третьего класса. Это было «горное» звание, соответствующее, между прочим, воинскому званию генерал-лейтенанта, так что военные не вякали по поводу назначения меня начальником. Да и «прикомандированные» ко мне военные были в общем-то в званиях невысоких, там старшими были хорошо если капитаны, а в основном — поручики и иногда штабс-капитаны. Причем эти офицеры располагались в уездных городах, а вот подчиненные им прапорщики уже сидели по волостным центрам. И руководили унтерами, размещавшимися уже по обычным деревням.
Понятно, что всех их приходилось кормить, одевать, холить и лелеять — но за это все они во-первых следили за порядком в населенных пунктах и окрестностях, а во-вторых, охраняли назначенных (в основном Алёной) школьных учителей. Последних просто набрали из выучившихся в моих школах девиц (парни все же в основном «в промышленность» у меня направлялись), а селяне почему-то «баб ни в грош не ставили». Ну, раньше не ставили: теперь дети крестьянские в школы ходили в обязательном порядке, а те мужики, кто детей по любым причинам в школы не пускал, подвергались дендромассажу силами солдат, управляемых назначаемыми «старшими по деревне» унтерами, так как батоги в стране дефицитом точно не были.
Солдатики свои обязанности исполняли с большим рвением, поскольку и сами они в обязательном порядке школы посещали и грамоте учились всерьез: если кто вовремя соответствующий экзамен не сдавал, то недостающие знания немедленно вкладывались им через задницу.
Дабы уж совсем соблюсти приличия, Алёну Николай назначил шефом специально учрежденной части под названием «бригада особого назначения», в которую все переданные на дело «управления государственными имуществами» подразделения и переводились, причем командиром самой бригады был назначен как раз генерал Киселев. Он же был назначен и министром государственных имуществ, в связи с чем у меня с ним постоянно возникали довольно резкие разногласия. Но в одном мы все же сошлись: то, что творили с крестьянами помещики на территории Царства Польского и на Украине, нужно было пресекать максимально быстро и жестко. Ну, насчет быстро — это была его забота, а вот насчет «жестко»…