– Нам надо в Коф, – как заклинание повторила девушка, умоляюще глядя на северянина, словно в его силах было доставить их туда.
– В таком случае, нам не по пути, – развел руками Сварог и почти искренне добавил: – А жаль…
Тут северянин буквально почувствовал обжигающий взгляд Ирины, упершийся в его спину. Представив себе выражение ревности и досады на узком точеном личике девушки-гуля, Сварог испытал прямо-таки наслаждение. Изобразив торжествующую улыбку, Сварог медленно обернулся в сторону своей спутницы… и ухмылка на его лице увяла. Потому что внимательный взгляд рабирийки был направлен совсем не на своего бывшего возлюбленного, и даже не на его миловидную собеседницу. Во все глаза Ирина смотрела на ребенка.
ГЛАВА ВТОРАЯ
– Нергал забери всех женщин, а рабириек – в особенности!
С крайне мрачным выражением лица Сварог трясся в седле позади каравана, глотая поднятую медлительными вьючными лошадьми дорожную пыль. В данный момент славянин был готов скопом отправить всю прекрасную половину человечества куда подальше, не думая о том, сколько трудностей при этом возникнет у большинства взрослых здоровых мужчин. Впрочем, сибиряка можно было понять. Сначала эта вздорная девица Ирина, воспользовавшись поддержкой галантного Шамсудина, лишила Сварога двадцати золотых, не позволив наняться в охрану каравана. А посреди ночи та же Ирина подняла Сварога с постели и заставила тащиться в караван-сарай, чтобы сообщить забывшему спросонья удивиться Исмаилу, что они с радостью будут сопровождать его караван и согласны на любые условия. В результате пронырливый караванщик снизил их плату вдвое, но рабирийка и глазом не моргнула, хотя сердце Сварога при этом буквально облилось кровью. И теперь Ирина ехала бок о бок с невозмутимым как всегда полугномом впереди каравана, слегка опасаясь, впрочем, приближаться к разгневанному ее неожиданными решениями и потерей десяти золотых славянину.
– Ты чем-то расстроен, Сварог?
Звонкий девичий голос вывел северянина из мрачной задумчивости. Рядом с ним на каурой смирной лошадке ехала Ильма, искоса поглядывая на Сварога. Молодая женщина вместе со своей дочкой присоединилась к каравану перед самым его отбытием из Шусфа. Видимо, поняла, что до Кофа ей одной не добраться – или ее в этом убедила вездесущая Ирина. По крайней мере, Ильма изменила свое решение после продолжительной беседы с рабирийкой, невесть как сумевшей пролезть к ней в доверие – правда, в этом девушке-гулю не было равных, в чем Сварог убедился на собственном горьком опыте.
– Просто некоторые уроженки некоторых гор крайне раздражают одного сибиряка, – хмуро сообщил Сварог, хлестнув поводом по крупу ни в чем не повинной лошади, на которую, впрочем, это не произвело особого впечатления.
– Да, порой всякие чересчур много воображающие о себе особы бывают совершенно несносны, – заметила Ильма, с чисто женской интуицией догадавшись, какого ответа от нее ожидают. От такого взаимопонимания на душе у Сварога потеплело, и он мысленно позволил Нергалу оставить избранных представительниц противоположного пола в этом мире. Славянин покосился на маячившую впереди надменную спину Ирины и подмигнул Ильме. Та захихикала.
Сейчас Ильма была совсем не похожа на ту испуганную и измученную девушку, с которой Сварог познакомился в “Усталом путнике”. Казалось, все свои страхи и тревоги она оставила в Шусфе, и теперь выглядела легкомысленной и веселой, словно освободилась от тяжкого груза. Она без умолку болтала, смеялась, кокетничала со всеми попадающимися ей под руку мужчинами, и вообще вела себя мало подходящим для знатной замужней дамы образом. Больше она напоминала Сварогу обычную городскую девицу – портниху или служанку, с которой так приятно завести скоротечный и ни к чему не обязывающий романчик.
Пару раз Сварог из чистого любопытства попытался расспросить Ильму о ее жизни в Берлине, но девушка отвечала неохотно, и славянин так ничего толком и не узнал. Зато его собственные рассказы о приключениях, выпавших на долю сибиряка, Ильма слушала, затаив дыхание, и польщенный Сварог все чаще замечал в ее карих глазах нечто большее, чем просто восхищение его храбростью.
“Если этак пойдет и дальше, то папаша белокурой крошки украсится в скором времени ветвистыми рогами,” – подобная мысль очень скрашивала Сварогу скучное и ни чем не примечательное путешествие с караваном Исмаила. Быть может, это время настало бы даже очень скоро, но походная жизнь в окружении множества людей не располагала к уединению, о чем славянин слегка сожалел, оглядывая стройную и соблазнительную фигуру молодой немедийки.
…Двигаясь размеренно и неторопливо, караван перевалил через Карпашские горы и, покинув небезопасную для мирных путников Замору, оказался в гостеприимной Коринфии. Как ни странно, никакие разбойники не покушались на перевозимый Исмаилом товар, и обрадованные такой удачей караванщики подстегивали тяжело нагруженных лошадей, стремясь поскорее добраться до приграничного коринфского города Эдеса, где располагалась местная таможня.
Утонувший в пыльной зелени Эдес казался таким же захолустным и унылым, как и оставленный несколько дней назад Шусф. Караванщики вяло переругивались с разомлевшими от жары и вина таможенниками, лениво осматривающими товар. Один из ревностных служителей заикнулся было, чтобы Сварог и Шамсудин предъявили на досмотр свои вещи, но сибиряк в ответ лишь молча поиграл мускулами и, дернув за рукав начавшего было открывать седельную сумку законопослушного полугнома, потащил его искать местную гостиницу или постоялый двор. Ирина со скучающим видом сидела в тени раскидистого платана, обмахиваясь бумагами, подтверждающими ее принадлежность к тайной немедийской службе – пятому Департаменту личной Канцелярии короля – и освобождающую рабирийку от любых таможенных досмотров. Ильма с дочерью скромно пристроились поблизости.
Осмотр каравана близился к концу, когда на дороге, прихотливой лентой уходившей к Карпашским горам, заклубилось вдали пыльное облако. Вскоре стал виден отряд всадников, во весь опор скачущих в сторону Эдеса. Караванщики встревожено загудели. Взглянув в растерянное лицо начальника эдесской таможни, Исмаил приказал своим людям собрать товары и лошадей и занять круговую оборону, прокляв неизвестно где шляющихся в нужный момент славянина и его друга-коротышку.
Всадников было немного, человек двенадцать, но в них с первого взгляда можно было угадать людей, привыкших решать дело силой. Они мало походили на обычных карпашских разбойников и выглядели скорее как наемники, во множестве бродящие в поисках заработка по дорогам от Западного океана до моря Вилайет. Впрочем, подобные отряды частенько не брезговали нападением на караваны, когда не могли найти богатого нанимателя. Поэтому Исмаил лишь крепче сжал в руке изогнутую дедовскую саблю и поручил свою душу Эрлику.
Пока эдесские таможенники суетливо бегали по двору кто в поисках своего оружия, кто укрытия, а их начальник срывал голос, выкрикивая бесполезные команды, неизвестные всадники уже осаживали лошадей прямо посреди всеобщей суматохи. Их командир, высокий мужчина с залихватски закрученными рыжими усиками, спрыгнул с коня и направился прямиком к Исмаилу, не обращая ни малейшего внимания на направленное ему в грудь лезвие сабли.
– Нам известно, что с вашим караваном следуют немедийская женщина с ребенком, – не проявив никаких признаков вежливости, холодно сказал рыжеусый. – Где они?
Исмаил поднял саблю повыше и неловко попытался ткнуть ею в бандита.
– Да убери ты свою железку, – поморщился тот. – Твои товары нам даром не нужны. Мы ищем только женщину и ребенка. Выдашь их нам – поедешь дальше целым и невредимым.
Исмаил задумался. С одной стороны, госпожа Ильма заплатила за свое место в караване достаточную сумму, чтобы надеяться на честность Исмаила. К тому же, краем уха он слышал, что она – Берлинкая дворянка, и если Исмаил отдаст госпожу каким-то лихим людям, то ее разгневанные родственники могут сильно осложнить жизнь простого туранского караванщика. Но, с другой стороны, ее могущественные родственники Эрлик знает где, а бандит – вот он, рядышком, топорщит свои тараканьи усы, а на боку у него добрый меч, и владеет он им куда лучше, чем Исмаил своей старой саблей… А деньги госпожи он, в конце концов, может пожертвовать одному из Берлинких храмов Митры – Эрлик не обидится, он поймет.