Уже во второй половине дня, когда солнце хоть и нехотя, но все—таки стало клониться к закату, Тима решил, что неплохо бы устроить привал и немного отдохнуть. Да и пустой желудок тонко намекал, что и его следовало бы наполнить чем—нибудь съестным и, желательно, вкусным. Понимая, что еду нужно не только добыть, но и приготовить, на что уйдет целая уйма времени, Тима принял решение сразу готовиться к ночлегу.
Поиски удобного места не заняли много времени. Минут через пятнадцать, молодой попаданец наткнулся на уютную, совсем крохотную полянку, закрытую со всех сторон колючим кустарником. Причем, нашел он ее совершенно случайно — когда отправился в ближайшие кустики, дабы справить малую нужду.
Кто—то скажет, что находясь одному в диком лесу можно делать свои дела прямо там где стоишь, однако, натура воспитанного человека требовала отойти в кустики. И сейчас, эта воспитанность дала свои плоды.
Полянка была настолько хороша как укрытие, что попаданец хотел было даже провести на ней несколько дней, дабы хорошо подготовиться к дальней дороге. Однако, немного подумав, все же отмел этот вариант.
Привязать гамак и развести костер в небольшой, специально выкопанной, ямке было делом техники. Благо, сухого валежника тут хватало с избытком. А вот найти длинную, а самое главное — крепкую и относительно ровную палку, было не такой уж и простой задачей. Он потратил на поиски никак не меньше часа, но все—таки нашел искомое. Палка была даже немного длиннее, чем ему было необходимо, однако по всем остальным параметрам подходила практически идеально.
Попаданец вернулся в свой импровизированный лагерь и подкинул еще немного дров в костерок, после чего взял осколок камня, прихваченный им еще на склоне и начал остругивать один из концов палки, превращая ее в длинный кол. Поначалу Тима хотел сделать нечто вроде кремневого копья, но, поразмыслив, решил что сейчас ему будет недосуг искать нужный камень, обтесывать его, возиться с лианами. Этим он мог заняться и позднее, а сейчас, для рыбалки, ему хватит и простого кола. Заточку и обжиг своего первого в этом мире оружия, попаданец закончил очень быстро и теперь у него оставалось достаточно времени для того, чтобы испытать его в деле.
Однако, охотиться с импровизированной острогой, оказалось не так то и просто. И виной этому была не столько вертлявость самих рыбин, которые почему—то не хотели сегодня становиться ужином для попаданца, в самый последний момент, подло уворачиваясь от его ударов, сколько неуклюжесть начинающего рыболова и несовершенство его орудия.
Но упорство и труд все же взяли верх и Тиме удалось вытащить аж четверых рыбин среднего размера. Он бы, может, и не прочь был еще поохотиться, однако, копьецо просто не выдержало подобного обращения и сейчас представляло собой жалкое зрелище и было малопригодно для последующей охоты.
Почему—то потрошить рыбу оказалось гораздо проще, с моральной точки зрения, чем ту крикливую птицу. Тима не испытывал никаких особых эмоций ни тогда, когда перепиливал, все еще живым и активно шевелящимся, рыбинам головы, ни тогда, когда их потрошил. С последним, кстати, все же пришлось помучиться. Рыба была скользкой, а осколку камня далеко по остроте до шеф—поварского ножа.
Занятие было сложным и рутинным, поэтому, мысли попаданца как—то сами—собой сосредоточились на двойственности человеческого мышления. Казалось бы и рыба и птица — обе живые, но эмоции при их убийстве и потрошении — совершенно разные. Птичку жалко, а рыба — ну рыба она и есть рыба. В чем же тут было дело? В том, что человеку проще себя ассоциировать именно с птицей? Но ведь есть же дельфины. Да, конечно, они не рыбы, но издалека очень похожи, и казалось бы, и к ним должно быть соответствующее отношение. Но — нет, почему—то мертвые дельфины на Тиму всегда производили удручающее впечатление и сильно расстраивали.
Да и опять же, если отстраниться немного от джунглей настоящих и взять, как пример, джунгли городские. Допустим, есть условный бомж, неплохой, наверное человек, но обстоятельства у него так сложились, что ему приходится жить на улице. И есть условный пес. Оба они в трудном положении, оба голодают. Но к кому он испытывал бы больше жалости? Тиме даже не нужно было раздумывать над ответом — к псу, конечно. И даже тот факт, что пес более приспособлен к жизни на улице, чем человек, ничуть бы не поменял его мнения по данному вопросу.