— Я понял, — медленно кивнул он, все так же смотревшему ему прямо в глаза Лону, который явно ждал ответа. Тот тоже кивнул и достав свой кинжал перерезал веревки на руках попаданца и хлопнув того по плечу, удалился куда—то по своим делам, оставив Тиму один на один с Отогом.
А тот оказался крайне неразговорчивым малым. Он жестом приказал попаданцу идти за ним. Тима, естественно, подчинился и проследовал за мужичком. Впрочем, далеко идти им не пришлось и вскоре Отог вручил Тиме деревянное ведро, в котором тот узнал то самое, при помощи которого его сегодня привели в чувство. В довесок к ведру попаданец получил длинную веревку и какую—то ветошь. Выдав все это Отог выжидательно посмотрел на Тиму.
— Я не понимаю, — решил прояснить ситуацию попаданец. Его опекун молча поднял очи горе, вырвал у Тимы из рук, только что выданные вещи, привязал длинную веревку к той, что служила ручкой для ведра и зашвырнул все это дело за борт и почти сразу начал поднимать обратно. Затем вылил морскую воду прямо на палубу себе под ноги, взял в руки ветошь, сел на колени и начал усиленно тереть доски, а затем, снизу—вверх, вопросительно посмотрел на попаданца.
— Я понял, — медленно кивнул Тима.
Отог так же, не произнеся ни единого слова, поднялся на ноги и всучил попаданцу ветошь, после чего указал на разлитую по палубе воду. Тима не стал пререкаться и опустившись на колени начал тереть палубу. И, надо сказать, занятие это было не из легких. И не потому, что сама работа была слишком сложной или тяжелой, нет, все дело было в том, в каких условиях ее приходилось делать. Причем, жара была не самой страшной из проблем. С ней, хотя бы, можно было бороться. Тима практически сразу избавился от одежды, прикрывавшей верхнюю половину его тела. Тут так многие ходили, поэтому никаких вопросов это не вызвало ни у его надзирателя Отога, с видом снулой рыбы сидящего неподалеку на канатной бухте и внимательно за ним наблюдающего, ни у Лона, периодически наведывающегося посмотреть как идут дела у попаданца. Нет, все дело было в том, что единожды показав что и как надо делать, этот одноголовый плюгавый цербер больше не опускался до пояснений. Как только Отогу казалось, что Тима замешкался или сделал что—то не так, то тут же по спине попаданца прилетал удар линем. Не сильный, но очень чувствительный. Первый раз это случилось когда вернулся Гадаар с докладом. Ничего интересного он не нашел, поэтому Тима задумался, было, что духу—рабу еще поручить, и тут же ощутил сильную боль в спине. Было похоже на то, будто кто—то на секунду приложил к ней раскаленную головню. Попаданец подпрыгнул он боли и неожиданности и, казалось, даже взвизгнул. Послышался дружный смех и Тима огляделся. Так и есть — все, кто в данный момент находился на палубе смеялись над ним, все, кроме Отога, все так же сидящего на бухте каната и держащего в руках длинную веревку. Он, не произнеся ни слова, указал на палубу и попаданец все понял правильно, вернувшись к своей работе.
Так и прошел его первый день на пиратском судне. Он только тем и занимался, что, практически без отдыха, тер палубу, периодически взбадриваемый Отогом. Лишь пару раз за день ему удалось перевести дух и не получить удар линем. Да и то, потому, что ему нужно было справить нужду.
Увидев первый раз корабельный туалет, он же — гальюн, Тима выпал в осадок. Тот представлял собой дощечку с тремя отверстиями, закрепленную над левым бортом в носовой части корабля. Подразумевалось, что матросы будут сидеть на этих отверстиях, гадить за борт и, ради подстраховки, держаться за специально закрепленную веревку. И все это в любую погоду и на виду у других членов экипажа. Жуть. Тима так и не смог пересилить себя и сходить по—большому, ведь Отог совершенно не собирался оставлять его одного, лишь справив малую нужду. За что и получил от плюгавого цербера, тот явно считал, что это можно было бы сделать и прямо за борт, а не тащиться специально в гальюн.
Естественно, никакого обеда попаданцу не полагалось, зато ужин, пусть и скромный, все же выдали. Тима настолько вымотался за день, что проглотил галету и кусок солонины, даже не заметив ни ужасного вкуса первой, ни жесткости второй. Сейчас, по прошествии плотного трудового дня, он сильно сомневался в том, что сидеть в клетке было бы хуже, чем вот так вот вкалывать. Однако, выбор был сделан и отступать было некуда.