Угнетала, однако, мысль об Ахане. Преступника больше нет в живых, но ведь и друг потерян! Хотя, какой из вора друг? Как же многоумный Йошуа не разглядел, не разобрался вовремя? Кого пригрел, приблизил? Досадно и то, что ошибка Йошуа вполне может повредить его репутации у простого народа. Очень и очень нелегко заработать себе славную репутацию, но куда как труднее сохранить ее.
“Пусть думают, что хотят, — рассуждал пророк и вождь, — а хулить Ахана задним числом не буду! Я знал его другим, и сблизился с другим Аханом. Может, Диббук в него вселился?”
Похожие думы наполняли и душу Калева. Впрочем, было бы неправильно утверждать, что мысли Калева и Йошуа целиком совпадали.
Калев, старинный соратник Йошуа, почитавший вождя в самой высокой степени, тем не менее позволял себе иметь собственный взгляд на вещи. Он нелицеприятно оглашал его всякий раз, когда полагал свою точку зрения достаточно основательной. Возможно, им двигала зависть к более успешному коллеге. Нельзя исключить также, что в сердце Калева свил гнездо дух противоречия.
Как-то раз, вскоре после казни Ахана, сотворив вечернюю молитву и покончив с дневными делами, Йошуа и Калев совершали освежительную прогулку в ожидании ужина. Двое старых товарищей и раньше любили расхаживать вместе, неспешно беседовать, обсуждать проблемы духовные и мирские. На короткое время прилепился к ним третий — новый молодой друг. Но случилось несчастье.
— Поет сердце мое, ведь Господь вернул своему народу расположение, и вся Земля Обетованная, обещанная Им, расстилается перед нами в ожидании новых хозяев! — с чувством произнес Йошуа.
— Повоюем! — лаконично ответил Калев.
— Сдается мне, дорогой Калев, что ты и рад, и не рад!
— Так ведь и ты, Йошуа, горюешь о потере Ахана!
— Ты прав. Болит душа. А что Рахав?
— Что Рахав? Откуда мне знать? По-моему, ты о чем-то переговаривался с нею, пока Накман управлял стрелкой.
— Рахав умна. Я предоставил ей решать, какому колену раньше, а какому позже проходить испытание жребием. Ты не одобряешь мои переговоры с нею?
— Сам не знаю, Йошуа.
— Как думаешь, она была довольна исходом дела?
— Не только она была довольна. И брат ее сиял.
— Что ж, весь клан их обязан нам. Не диво: наш праздник — и для них радость, наша беда — и для них невзгода.
— Возможно. Однако время покажет.
— Ты чрезмерно осторожен, Калев.
— Привычка, Йошуа. Осторожного Бог сторожит.
— Достойная похвалы привычка. Я тоже следую сему правилу, но осторожно, чтобы Бог сторожил!
— Приведи успешный пример.
— Охотно. Незадолго до разоблачения Ахан говорил мне, дескать, Накман задумал зло против иудеев, а Рахав с ним солидарна, — начал Йошуа.
— Ты поверил? — перебил Калев.
— Верный похвальному твоему и моему обыкновению, я насторожился и встревожился.
— И что же, подвело тебя мое правило?
— Суди сам. Что насторожился я — хорошо, а что не поверил до конца — еще лучше! Жребий недвусмыслен: Ахан вор!
— Почему не поверил до конца? А слова вора о злонамерении Накмана — причем тут? Объясни!
— Все связано, дружище. Плод не созревает за ночь, и негодяем не становятся вдруг. Мерзость живет и копошится в сердце супостата от младых ногтей его. Яд и ложь были в словах канальи. Усомнился я в словах Ахана, и уберег меня Бог от скоропалительности.
— Пример хорош.
— Я вижу, Калев, ты не спокоен. Что на уме у тебя?
— Я хочу убедиться в правоте вердикта жребия.
— Ты не полагаешься на Господа?
— Боже, сохрани! Я верю полной верой!
— Но ведь ты не убежден в правоте вердикта!
— Я боюсь ошибки. Я должен проверить.
— Как?
— Расследую, разберусь!
— Вольному воля! — сухо заметил Йошуа.
— Спасенному рай, а черту — болото! — примирительно сказал Калев.
— Зачем проверять Всевышнего? Казнить по ошибке — совесть запятнать. К чему нам рогатки на пути к великой цели?
— На пути к великой цели очистим совесть, коли будет нужда!
— Кажется, зовут на ужин.