Израильские агрессоры обрушили на Западный Бейрут тысячи шариковых и фосфорных бомб, ракет, снарядов и мин
В первой половине 70-х годов в Ливане резко нарушается стабильность цен, начинает свирепствовать инфляция, привнесенная с Запада и особенно остро сказавшаяся на стране, импортировавшей огромное количество предметов потребления. «Мы еще никогда не подходили столь близко к краю пропасти, как в этом году», — писала в декабре 1974 года бейрутская газета «Орьянжур».
Действительно, в 1974 году прирост валового национального продукта с учетом 15-процентной инфляции оказался равен нулю. В «поясе нищеты» Бейрута, а также в палестинских лагерях Бурдж Хаммуд, Телль Заатар, Набаа, Шиях, Бурдж аль-Баражна, Сабра и Шатила проживало свыше 600 тысяч человек. Палестинские беженцы, низкооплачиваемые рабочие-сунниты и мигрировавшие из деревень шииты по своему социальному положению все больше приближались к паупер-пролетариату.
Долина Бекаа на востоке Ливана, которая когда-то была житницей Римской империи, переживала упадок. За годы независимости государство не осуществило там ни одного проекта ирригации и не оказало никакой финансовой помощи земледельцам. Между тем стоимость химических удобрений и сельскохозяйственной техники росла быстрыми темпами. Из-за отсутствия государственного кредитования крестьяне брали деньги в долг у ростовщиков из расчета 25–60 процентов годовых. Такая же обстановка была в Южном Ливане. Назревала необходимость изменения устаревших социально-политических структур, тормозивших развитие Ливана.
«Убежище свободы, наслаждений и роскоши как для арабов, так и для иностранцев, Бейрут и расположенные неподалеку горные курорты вели беззаботную жизнь, относительно свободную от войн, переворотов, диктатур и прочих бедствий, от которых страдал арабский мир, — писал, имея в виду ливанские финансово-промышленные круги, журнал «Мидл Ист Интернэшнл». — Но ничем не ограниченная экономика благосостояния строилась на устаревшей политической основе, где господствовали религиозные секты, феодальные предводители, племенные семьи и кланы…»27
Основной чертой архаичной системы политической жизни Ливана был унаследованный от времен получения независимости так называемый принцип конфессионализма, все более входивший в противоречие с интересами широких народных масс. В соответствии с этим принципом пост президента был закреплен за влиятельной христианской общиной маронитов, которые в свое время составляли не только большинство населения, но и аккумулировали в своей среде значительную часть национальных богатств: земли, банковское дело, торговлю, основные средства производства. Премьер-министр всегда избирался из среды суннитов, в то время как кресло председателя парламента по традиции принадлежало бедной, но многочисленной общине шиитов.
«Многообразие дестабилизирующих факторов в ливанском обществе проистекает из острых расхождений между различными религиозными общинами, с их неравенством в социальном статусе и в уровне политического представительства, — писал журнал «Мидл Ист джорнэл». — Историческое соперничество и религиозная вражда были, таким образом, отягощены недовольством мусульман системой, которая все больше и больше не соответствовала их нуждам и требованиям и которая сохраняла за их соперниками-христианами львиную долю власти».
Неукоснительно соблюдавшаяся в течение десятков лет конфессиональная система медленно, но верно входила в противоречие с менявшейся расстановкой сил. Марониты и греко-католики уступили первенство в демографическом плане, сохранив, однако, финансово-экономическую мощь, зато обездоленные мусульманские слои, составлявшие в 1965 году от 60 до 65 процентов общего числа жителей, проходили в большинстве своем процессе типичной пауперизации. Лишения ливанских трудящихся на «арабской Ривьере» способствовали усилению классовой борьбы, в авангарде которой шли ливанские коммунисты, выступавшие за демократизацию общественно-политической жизни страны, создание независимой национальной экономики.