Он глянул на виос. Там было небо — будто заставка на мониторе. Но то была не заставка: камера (хотя вряд ли маги используют камеры — скорее, что-то другое) сползла вниз, фокусируясь на проезжавшем по мосту автобусе.
Потом автобус сломал перила и полетел в пропасть.
Глеб вздрогнул; это ведь не кадры из фильма и не фрагмент каскадёрского шоу…
— Вадим, ты спятил? — вспылила Дея. — Зачем Глебу это видеть?
— Я не это хотел показать… — Вадим Сергеевич был растерян. — Не понимаю… Лаэндо выкладывал это в чаросеть… зерфон сам выдаёт изображение!
Виос сменился: смятый автобус, рядом зеркальник. В блестящем костюме отражаются выпавшие из окон тела.
Вадим Сергеевич посмотрел на Глеба:
— Ты как-то связан с Лаэндо… Зерфон реагирует на тебя, будто хочет что-то тебе показать…
Взгляд его окаменел — он явно что-то понял.
— Вадим, выключи запись, — быстро сказал Монгол.
— Да-да, сейчас… — Вадим Сергеевич потянулся к зерфону, но Глеб схватил его первым:
— Нет!
Он не отрывал взгляда от виоса. Там по вечерней дороге ехал грузовик, — а потом вылетел на встречную полосу.
«Тойота», с которой он столкнулся, сложилась гармошкой.
Дальнейшее показалось Глебу фрагментами кошмара… Очень знакомого кошмара.
Лаэндо — едва видимый в вечерних сумерках — проходит мимо дверцы водителя. За разбитым стеклом видна блузка: эту блузку Глеб узнал бы из тысячи.
Смена кадра: камера (или что там вместо неё) поднимается выше. Видно, что в салоне есть кто-то живой…
— Глеб, не смотри… — прошептала Дея.
Глеб её уже не слышал. Его трясло.
Крупный план: на заднем сиденье лежал мальчишка.
— Проклятье… — кажется, это сказал Монгол.
Потом опять Дея — со слезами в голосе:
— Вадим, ты идиот!!!
Глеб чувствовал, как кто-то разжимает его пальцы, ему что-то говорили, но он ничего не понимал. Перед глазами стояла картина: лицо подростка на сиденье «Тойоты».
Лицо, которое он видел в зеркале каждый день.
Иногда память ведёт себя, как гурман.
Ей по душе деликатесы — филе из радости, вина из смеха и начинённые счастьем эклеры. Намазанный болью хлеб она отвергнет — как и миску с лапшой из горечи… Память капризна и разборчива.
А потому Глеб едва помнил, что было после просмотра виоса.
Кажется, Дея тормошила его и кричала на Вадима Сергеевича, который словно застыл. В палату вбежала врач и выгнала законодержцев, а Глеба всё била дрожь…
Он только что видел, как убили маму… «Этот Лаэндо убил маму…»
Наверное, когда можешь вызвать смерч, усыпить водителя грузовика ничего не стоит…
Безмерно долгие минуты ушли у Глеба на то, чтобы осознать: он сегодня дрался с тем, кто сломал его жизнь.
А потом он уснул — врач дала ему снотворное… Уснул вязким сном, в котором хочется спрятаться.
Как ни странно, там не было кошмаров — сон оказался милосердней, чем явь.
***
Проснулся Глеб под утро.
Фонарь снаружи давал немного света; на стуле дремал Баюн, на стене блестело зеркало, при взгляде на которое Глебу вспомнился виос… и всё, что там было.
Глеб сразу пожалел, что проснулся.
Потом он увидел Вадима Сергеевича — тот стоял у окна, отпивая что-то из чашки.
— Что вы тут делаете? — Глеб сонно приподнялся.
— Кофе пью, — тихо бросил законодержец. — Пятый раз за ночь.
Он выглядел насквозь виноватым — даже в сумраке… Сутулясь, маг глядел в ночь.
Откинувшись на подушку, Глеб бормотнул:
— Мне нянька не нужна.
— А я в няньки и не записывался.
Минуты две они молчали.
Глеб понял вдруг то, чего предпочёл бы не знать: если бы не маги, мама была бы жива. Если бы не маги, он не стал бы калекой. Если бы не маги, не погибли бы все те, кого убил Лаэндо и подобные ему чернотворцы…
Если бы не маги.
Вадим Сергеевич вновь заговорил — тихо, но Глеб услышал:
— Я очень виноват перед тобой… С зеркалами такое бывает: иногда они сами решают, кому и что показать. Если бы я лучше изучал дело Лаэндо, то знал бы, что он виновен в той аварии… Я так виноват, что даже глупо извиняться… Знаешь, я год жизни отдал бы тому, кто скажет, что мне сейчас говорить.
Глеб молчал.
Щёлкнули стрелки часов, просигналила машина. Где-то гавкнул пёс, встречая новый день.
— Наверное, ты нас возненавидишь, — продолжал законодержец. — Если так, что ж… У тебя есть на это право.
Глеб закрыл глаза.
Возненавидит ли он Близбор? Проклянёт ли новый мир, распахнувший перед ним двери — и лишь после показавший свою изнанку? Выбросит ли волшебную палочку, вручённую этим миром непонятно за какие заслуги?
Не сможет… не выбросит… не проклянёт…
Не хватит у него духу отказаться от волшебства.
Плечо уже не болело; Глеб коснулся его и понял, что рана зажила. Хотя чему удивляться? — маги лечат лучше, чем профессора медицины… А ещё лучше они умеют убивать.
Глядя в потолок, Глеб спросил:
— Всё, что делают чернотворцы… это чтобы стать сильнее? Только ради силы?
— Нет… — Вадим Сергеевич мотнул головой. — Нет, не ради неё… Думаю, это из-за страха смерти.
Глеб приподнялся на локтях и вопросительно на него посмотрел.
— Не знаю, для твоего ли возраста то, что я скажу… — маг коснулся очков, отражавших тусклый свет. — О смерти однажды задумываются все. Кого-то это подстёгивает, заставляя идти вперёд: ты живёшь и понимаешь, что каждый поступок — ступенька на огромной лестнице: шагнуть можно либо вверх, либо вниз. Но некоторые прошли вниз слишком много ступенек — они не знают, что ждёт их потом, и страшатся расплаты. Чернотворцы из этой категории, — маг повернулся к Глебу. — Ими движет страх: продлевая жизнь за счёт других, они не могут остановиться, хотя знают, что всё равно придёт конец… Лестница, по которой они шли, привела их во тьму — в такие недра человеческой души, о которых лучше не знать.
Вадим Сергеевич протёр очки. Ночь за окном превратилась в морок — бледный флёр в жёлтом свете фонаря.
Уже другим тоном он сказал:
— В десять утра нам надо быть у Азарина, — законодержец глянул на кружку: — Схожу-ка я за кофе… Спи, ещё слишком рано.
Но Глеб, разумеется, уже не уснул.
Кадры аварии мерещились Глебу всё утро. Он не мог есть, на вопросы отвечал, как робот, и даже не помнил, как принял ванну — прямо в штабе, не возвращаясь на «Фабрику» (в ванной лазарета имелись поручни). Он никого не замечал; даже въехав к Азарину в новом кресле (точной копии того, что утонуло вчера), видел не кабинет, а разбитую машину.
Дея, Вадим Сергеевич и Монгол расселись в полном молчании, Глеб остановился у шкафа. Баюн в обличье ворона кружил за окном.
— У меня было пять звонков из двух министерств, — хмуро сказал Азарин. — И это только за последний час.
Монгол неуклюже пошутил:
— Значит, вас либо уволят, либо повысят…
— Либо заберут дело Лаэндо, — взгляд Азарина посуровел. — Вы не ослышались: расследованием похищений теперь займётся СБАЗ.
Это вогнало всех в ступор — секунд пять в кабинете было тихо. А Глеб и вовсе сжал кулаки.
Первой опомнилась Дея:
— В каком смысле — СБАЗ?.. Они что, хотят поймать рыбу, заплывшую в чужие сети?
— Так у них сети-то побольше наших… — заметил Монгол.
Но Дея не унималась:
— И это после того, как мы вышли на Коротова? После того, как Лаэндо пытался убить Глеба?
— А ведь Коротов с Лаэндо наверняка связаны, — вставил Вадим Сергеевич. — Задели первого — и объявился второй…
— Связаны или нет, нас уже не касается, — перебил его Азарин. — Коротова прикрывают в таких верхах, куда нам не достать.
В глазах Деи возник сарказм:
— А если подпрыгнуть… например, позвонить мэру? Вы ж с ним вроде бы в гольф играете?