— В машину к тебе. — Киллер осторожно придержал голову пострадавшей и стер ладонью пену с ее губ. — А потом в больницу. Давай шевелись!..
— Ты что, Алексеич! — Вздрогнув, Новомосковских разжал пальцы, и, ударившись о землю, женские ноги подняли облачко пыли. — Да она же мне весь салон испоганит, чехлы…
— Не поедешь, я тебе всю жизнь испоганю. — Снегиревский голос был тих, а сказал он это как-то нехотя, словно через силу, однако Валя ему поверил сразу. Даже ни секунды не сомневаясь.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Верно говорят в народе, что старый друг лучше новых двух. Особенно если член у него массивный и изогнут словно боевой лук, а жена с детьми сопливыми пребывает на даче.
Зоечка мудрость народную не забывала ни на миг и, помимо Ведерникова, имела отношения весьма близкие еще и с давним своим знакомцем — Игорем Спиридоновичем Крученком.
Несмотря на кой-какие минусы — жену и лысину, — любовником тот был неотразимым и, заглотив бутылку водки, мог не кончать целую ночь. А что еще надо бедной девушке, кроме денег, конечно, для полного счастья? К слову сказать, и в финансовом плане Игорь Спиридонович был когда-то очень неплох, но времена изменились, и нынче от него Зоечке перепадали в основном гормоны.
Дело было далеко за полночь. За распахнутыми настежь окнами стояла августовская ночь. В теплом воздухе роилась мошкара, ветер шелестел в ветвях деревьев и доносил сквозь занавеску запах свежескошенных трав, приятно щекотавший Зоечкины разгоряченные ноздри. Она пребывала в истоме, высоко уперев пятки своих стройных ножек в цветастые обои, и в ее уставшем теле уже не осталось ни сил, ни желаний, а во взлохмаченной голове вертелась одна-единственная, правда приятная, мысль. О ста зеленых, обычно презентуемых ей господином Крученком в конце свидания А ну как дела у него пошли в гору и отвалит больше? Сам Игорь Спиридонович, начавший, как обычно, ночь страсти с бутылочки «Столичной», тоже изнемог и, не доведя свой коитус до победного конца, что, строго говоря, является одной из вариаций импотенции, пронзительно храпел, уткнувшись лысиной возлюбленной в плечо.
Нос картошкой, грудь впалая, цыплячья, ноги кривые, густо поросшие рыжим волосом, — неказист, да и не важно.
«Корявое дерево, оно в корень растет. — Зоечка сняла со своей груди цепкие, с обкусанными ногтями руки партнера и, ощутив под ногами жесткий мех медвежьей шкуры, пошатываясь, направилась в ванную. — Мужик чуть лучше черта и то красавец, главное, чтоб у него стоял и деньги были. А вообще-то все они козлы».
Громко размышляя вслух о жизненных ценностях, она залезла в исходящую паром джакузи и первым делом стала приводить в порядок главную свою прелесть. «Так создал Бог, баба начинается между ног…» Горячая вода истомно обволакивала ее невесомое тело, выпитый в изобилии коньячок наполнял желудок теплом, а сердце радостью, и Зоечкины глаза начали потихонечку закрываться. «Парней так много холостых, а я дою женатого. У, козла рогатого…»
Приснился ей банальнейший сон, приторно-сладкий, как засахарившаяся патока, тем не менее для девичьего сердца весьма приятный. Будто бы повстречался ей прекрасный принц в белом балетном трико, обтягивающем нечто совершенно завораживающее, да не пешедралом, а на нежно-голубом «шестисотом». Мастерски, с помощью одного только петтинга, довел он ее до не выразимого пером оргазма и, посадив в «мерседес», повлек в волшебную страну, где хрустально звенели ручьи и журчали прозрачные струи. Под сенью цветущих магнолий принц опытной рукой сорвал с нее батистовое платье, ласково уложил на капот и только сподобился избавиться от своих белых подштанников, как Зоечка проснулась. Господи, какой контраст! Покрытая гусиной кожей, она лежала в остывающей джакузи, принца не было и в помине, правда вот, журчание струи имело место быть. Она повернула голову и, увидев господина Крученка, бодро справляющего по соседству малую нужду, вздрогнула: «Какой мрак!»
А чему было, спрашивается, радоваться-то? Больше месяца своей молодой жизни отдала Зоечка господину Ведерникову, а что толку? На деле проку от него оказалось как от козла молока. Мало того что в койке никакой — трахнуть нормально не может, только обмусолит бедную девушку, так и по жизни жуткий моромой. На бабки его фиг раскрутишь — вот тебе, дорогая, пятьдесят долларов, купи что хочешь, в ресторан ни ногой, а взамен обещанного норкового манто урвал, гад, на летней распродаже шубу из китайской собаки. «Куа… куао… еще и хрен выговоришь, как тот кабыздох называется. — Зоечка с шумом вылезла из джакузи и, мелко дрожа всеми своими формами, завернулась в махровую простыню. — Ладно, сволочь, тебе барбос этот боком выйдет, пожалеешь еще».
— Чего так рано-то, Лохматовская? — Игорь Спиридонович в конце концов иссяк и, пшикнув пенкой для бритья, намазал от души щеки. — Давила бы себе харю, у меня сегодня санитарный день.
С бородой от «Жиллетта» он здорово напоминал сексуально озабоченного гнома, наконец-таки уломавшего Белоснежку, и, отвернувшись, Зоечка принялась чистить зубки — она терпеть не могла, когда ее звали по фамилии.
Да, да, прискорбно, но факт, от второго мужа ей не доспалось ничего, кроме этой ужасной клички — Лохматовская, а сменить ее на прежнюю девичью Кнопкина все было как-то недосуг.
— Ах, Игорек, что-то нездоровится мне, домой бы.
Скоро с туалетом было покончено, и пока Крученок, как истинный мужчина, звонил по телефону в таксярник, Зоечка прямо из банки доела икру, напилась горячего кофе и в ожидании машины навалилась грудью на подоконник.
— Все-таки не дураки были самодержцы, знали, где прописаться, — здесь так кайфово.
В самом деле, красиво Царское Село: золоченые дворцы, парки со столетними дубами, видевшими тинейджера Пушкина, и если бы еще нашлись финансы для реставрации сего великолепия, то было бы и совсем хорошо.
Наконец, обильно извергая ядовитые газы, подкатило жуткое творение горьковских умельцев — цвета детской неожиданности, кошмарно прожорливое, но тупое, как валенок, и господин Крученок потащил из кармана стодолларовую, а также полета тысяч деревянных:
— Вот, зайчонок, как всегда, и довесок тебе на топчилу.
— Спасибо, мой козлик, понадоблюсь — звони. — Зоечка смачно поцеловала его в лысину — «ах, Игорек, Игорек, не знающий устали член, благородное сердце!» — и, убрав зелень в сумочку, принялась спускаться по широкой с бронзовыми перилами лестнице парадного. «И хорошо бы сперма надавила тебе на уши побыстрее…»
Она вдохнула с наслаждением свежесть летнего утра и, сунув в рот сразу две подушечки «дирола», с достоинством устроилась на заднем сиденье.
— Алло, водитель, пожалуйста, на Ржевку. Кивнув, таксист выщелкнул в траву окурок и, крутанув тяжелый, как на самосвале, руль, начал разворачиваться.
— Сделаем.
Скоро царские хоромы в окружении райских кущ остались позади, желтый драндулет выкатился на трассу и, просочившись мимо гаишной заставы, двинулся в направлении Средней Рогатки, ныне гордо обзывающейся площадью Победы. У каменной стамески ушли направо, выехали на проспект Славы и, удачно миновав затор под мостом через Витебский, потянулись в транспортном потоке к мосту мокрушника Володарского.
Четырежды крещенный град трех революций просыпался. Отходившие свое «Икарусы» трясли пассажиров в утробах и вздыхали выхлопными трубами — вонюче и сизо. Народ на остановках косился на часы и злорадно поглядывал на представителей частного извоза — хрен вам, кровососы, не поедем ни за что. Махали метлами еще не проспавшиеся дворники, сгоняя кошек с помойных баков, приступали к трапезе бомжи, а сверху за всей этой суетой наблюдали пернатые и гадили, гадили, гадили..
— Затормозите вот здесь.
Остановив такси на Ириновском, Зоечка расплатилась и, обогнув сборно-панельную махину девятиэтажки, сразу же увидела ведерниковский джип, припаркованный прямо на детской площадке у песочницы. «Ну вот и славно, косолапый в берлоге».
Да, наблюдателен женский глаз: в самом деле, Андрей Петрович переставлял свои ступни сорок восьмого размера несколько неуклюже, по-медвежьи, и, к слову сказать, страшно этого стеснялся.
«А у берлоги выход только один. — Лохматовская двинулась через детскую площадку и, выбрав со сноровкой пумы место для засады, уселась на скамейку за кусты боярышника. — Нет ничего хуже, блин, чем ждать и догонять».