Внешне Зинченко напоминал хорька — маленького, верткого и очень кусачего. Причем побывавшего в капкане — половина его левой ступни осталась в кампучийских джунглях.
— Да оно, товарищ полковник, само похерилось. — Ша-лаевский выбрал тактику «повинную голову меч не сечет» и изобразил горечь невосполнимой утраты, смешанную с искренним раскаянием. — Так получилось, нечаянно.
— За нечаянно бьют отчаянно. — Зинченко оскалил мелкие, наверное очень острые, зубы и ехидно покосился на майора: — Правда, тебя, костолома, не очень-то и побьешь. Будем принимать меры воспитательного характера — поедешь на Воды. Так и отрапортуем начальству.
И тут Лаврентий Павлович вздрогнул — пообедал, называется, с коньячком в приятной компании…
Самолет, ревя моторами, пошел вниз, да так стремительно, что заложило уши, засемафорил синий маячок над люком, и Шалаевский, услышав крик «Пошел!», бросился в душное марево августовского полудня.
Бешеный рывок, лямками парашютными по скулам, и над головой Лаврентия Павловича расцвел купол — порядок. А под ногами майорскими, обутыми в БП, ботинки прыжковые то есть, предстала панорама выжженной солнцем степи. Безрадостное зрелище, надо заметить, да и вообще место здесь жуткое — чахлые рощицы покрытых серой пылью деревьев, крутые берега мутноводного Ингула и бесчисленные караульные вышки среди натянутой шатром колючей проволоки.
Зоны. Концлагеря. Собачий лай.
И еще здесь расположен «глиноземный комбинат», на котором трудятся преимущественно зеки, а у директора почему-то прямая связь с Кремлем установлена — каждый день звонят оттуда, успехами интересуются. Дела идут, только вот текучесть кадров высока, вон какой жирный дым валит из трубы крематория, однако эти мелочи никоим образом не отразятся на выработке. Все новых зеков гонят бесконечными колоннами к вышкам, и ничего не значит, что рядом Кировоград, а не Магадан, что пайка здесь повышенной жирности, а в баланде попадается мясо. Скоро у вновь прибывших станут выпадать зубы, появятся странные язвы на теле, и уйдут они отсюда лишь одним путем — в виде черного жирного дыма, густо застилающего безоблачное небо. Не судьба, значит, с чистой совестью-то на свободу…
Желтые Воды. Пыль. Жара. Раскаленное белое солнце — нелетной погоды здесь не бывает. Каменно-бетонная глина вместо аэродрома. Вперед, диверсанты-спецназовцы, повышайте боевое мастерство. Как завещал бородатый вождь, учитесь, учитесь и учитесь. Прыгайте с больших высот. С малых. Сигайте, если не угробитесь, со сверхмалых. Бегайте под ласковым солнышком. Рукопашка. Напалм. Собаки. Куклы — но это уже высший пилотаж, не для всех. А то может выйти боком.
«Как мешок с парным дерьмом. — Крякнув, майор встретил землю плотно сдвинутыми подошвами, сбросил сразу запарусивший на ветру парашют и покосился на компас: — А мы пойдем на север, а мы пойдем на север». Надо было срочно убираться из района выброски, и, расчехлив первым делом «калаш», Лаврентий Павлович полетел по степи: нормы жесткие, не уложишься — придется бежать по новой. Под палящим же солнышком удовольствие это ниже среднего, хорошо еще, что ему как офицеру полагался облегченный комплект вооружения — автомат с четырьмя рожками, бесшумный пистолет и «летучий» нож-стропорез, обычно висящий на правом голенище. Почему «летучий»? А вы попробуйте снять предохранитель, нажмите кнопку спуска, и сразу станет ясно — лезвие с жутким свистом вылетит из рукояти, чтобы куда-нибудь воткнуться. Может быть, в дерево, может, в человеческую глотку. Оно снабжено специальной пружиной, и если потеряется, то не беда — есть еще четыре запасных, носимых на левом голенище.
А еще пер на себе майор РД — ранец десантный, в котором находились фляга с водой, почти три килограмма жратвы и кое-что по мелочи — горсть таблеток, саперные спички да бритва с зубной щеткой. А вот расчески там не наблюдалось, без надобности была она Лаврентию Павловичу, потому как обрили его под Котовского, наголо.
«Раз-два, раз-два, раз-два». Во время бега главное — смотреть себе под ноги и двигать ими чисто механически, на автомате, тогда в отупении усталость чувствуется меньше. А если будешь пялиться на далекий горизонт, непременно сдохнешь, жизнью проверено. «С одесского кичмана бежали два уркана». Шалаевский глянул на часы и, прикинув, что чересчур уж рьяно рвет жопу на сто лимонных долек, несколько сбавил темп. «Мы бежали с тобою золотистой тайгою, как канали с тобою мы, Кирюха, вдвоем, хоть простят нас едва ли, нам не нужно медали, а нужна нам ш-швобода, и ее мы возьмем…»
Палящие лучи солнца падали отвесно вниз, над поверхностью земли дрожало истомное марево, однако особого дискомфорта майор не испытывал. Надетая поверх белья «сетка» — специальное исподнее, сплетенное из мягких веревок, — создавала под одеждой отличную вентиляцию, толстые шерстяные носки хранили ноги от перегрева, и основным неудобством был едкий обильный пот, заливавший Шалаевскому глаза. Да, степь да степь кругом, — как она уже, блин, достала его, один Бог знает.
Между тем высоко в небе послышался рев моторов, и из необъятной утробы ан-12 двумя потоками повалила бесчисленная спецназовская братия — рядовые диверсанты-срочники. «Давайте, ребята, двигайте, всем скопом-то веселее. — Задрав голову, Лаврентий Павлович глянул на уносимые вдаль белоснежные купола и криво усмехнулся: — Если ты баран, то живи в стаде. Пока не прирежут». Сверившись по карте, он прикинул оставшийся путь и проделал его без всяких мыслей, полностью на автомате.
Наконец среди чахлых зарослей показался трехметровый забор, украшенный поверху колючей проволокой, в ноздри шибануло напалмовой вонью, и скоро майор уже представлялся дежурному по спецучастку, который с ходу его на этот самый спецучасток и загнал. «Эх, повалиться бы сейчас на копчик и, словно сука ледащая, ноги задрать». Шалаевский не спеша разоружился, оставив при себе только нож, и, расслабляя плечи, энергично потряс руками. «А лучше бы докторицу новую таким вот макаром разложить, бля буду, слаба она на передок». Представив крутые бедра капитанши, он плотоядно ухмыльнулся и с интересом воззрился на дежурного — давай веди, Сусанин. Хорошо, если бы седьмой вариант обломился, пройти его как два пальца обоссать. Он ведь начинается с «лужи» — пронырнуть полтинник под горящим на поверхности напалмом несложно совсем, и пускай вода загажена до невозможности, но это вода. Прохладная…
— Пойдете по девятому варианту. — Стремительно пробежав пальцами по клавиатуре, дежурный наклонился к селектору: — Готовность по девятке, — и, закурив, покосился на майора с уважением — третий месяц человек в пахоте на гное, не всякий такое выдержит…
Ведь что такое спецучасток? Это секретный учебно-тренировочный центр Пятого управления ГРУ, к занятиям на котором допущены лишь профессионалы экстра-класса, элита спецназовская, причем выездная — мокрушники-универсалы, готовые не только лелеять социализм на дому, но и способствовать его экспорту за рубеж. Зато и гоняют их здесь в хвост и в гриву, чтобы больше любили родину, а злость вымещали на классовых врагах. Условия же для этого на спецучастке идеальные — вон сколько всего понастроено, настоящий инкубатор по разведению убийц-профессионалов.
— Есть готовность по девятке, — неожиданно, как всегда, проснулась громкая связь, над массивной дверью замигала красная лампа, и, выплюнув хабарик, дежурный щелкнул приводом электромагнитного замка:
— Пошел.
«Сам бы ты пошел, салапет». Из прохода потянуло затхлым воздухом, резанул по глазам яркий свет ртутных ламп, и, сплюнув по обычаю через левое плечо, майор двинулся узким бетонным коридором. Он уже раньше работал по девятому и теперь особо не волновался (как говорится, знание — это сила), тем не менее был предельно собран, а нож держал наготове, скрытым хватом. «Сейчас начнется». Резко повернув влево, коридор превратился в каменный мешок, запахло псиной, и Шалаевский сразу же заметил врага — смертельно опасного, самого главного. Хуже нет никого. Зовется по-научному он «канисом фамилиарисом», а недоумки всякие величают его другом человека. Рассказать бы это бывшим узникам концлагерей. Да и нынешние зеки с интересом послушали бы.