– Слушаю тебя.
– Это я.
Граф от души рассмеялся:
– Вот это блестящая идея, милая. Твоя помощь неоценима.
– Я серьезно.
– Юмор у тебя вдобавок сомнительный. Довольно, ступай. У меня есть дела поважнее, чем слушать тебя.
– Папа, ты должен меня убить.
– Да что это на тебя нашло?
– С тех пор как я услышала предсказание, я все время об этом думаю. Я поставила себя на твое место, для тебя это, должно быть, сущий ад. Я предлагаю выход.
– Я думал, ты взрослее и умнее.
– Ты тоже веришь в это предсказание, папа. Ум тут ни при чем.
– Как ты могла хоть на четверть секунды вообразить, что я убью тебя, Серьёза?
– Потому что мне это нужно.
Анри в ужасе вытаращил глаза:
– Что ты несешь?
– Мне плохо, папа.
– Ты больна?
– Нет. Вот уже несколько лет у меня плохо с головой.
– Мы заметили. Это называется переходным возрастом. Это не навечно.
– Нет, дело не в этом. Да, у меня переходный возраст. Но вспомни, это началось еще до его наступления.
– Это были первые звоночки. Недомогание начинается раньше, это нормально.
Девушка вздохнула:
– Неужели вы все до такой степени слепы?
– О ком ты?
– О семье. В сущности, меня устраивает эта всеобщая слепота.
– Я не понимаю ни слова из того, что ты говоришь.
– Вот именно.
– Я услышал, что тебе нехорошо. Гадалка в конечном счете, наверно, была права: тебе нужна психологическая помощь.
– Да. Убей меня.
– Тебе надо кому-нибудь показаться. В Арлоне есть психологи.
– Я отказываюсь.
– Твоего мнения никто не спрашивает.
– Ни психологу, ни кому бы то ни было я ничего не скажу.
– Почему?
– Говорить больно.
– Откуда тебе знать? Ты никогда не пробовала.
– Пробовала про себя.
– Это совсем другое дело.
– Действительно, это не так больно и все равно невыносимо. Не может быть и речи о том, чтобы мне было еще больнее.
– Что происходит? Ты меня пугаешь.
– Я должна умереть. Так надо.
– Если это необходимо, почему ты не покончишь с собой?
– Ты этого хочешь?
– Нет! Я этого не говорил. Я сказал, что ты хочешь жить, коль скоро не помышляешь о самоубийстве.
– Будет в тысячу раз правильнее, если меня убьешь ты.
– Черт-те что!
– Ты изрядно поспособствовал моему появлению на свет. Будет справедливо, если ты же и избавишь свет от меня.
– При такой логике тебе скорее надо попросить об этом мать.
– Нет. Мама родила меня в муках, по справедливости ты должен в муках меня убить.
– Ты бредишь! Бедное дитя! Я и не знал, что кризис переходного возраста проходит у тебя так остро.
– Это потому, что я мало разговариваю.
– Лучше бы ты онемела. Вот сейчас ты заговорила. И это катастрофа.
– Такое творится в моей голове вот уже больше четырех лет. И это еще не самое худшее. Хуже всего то, что с двенадцати с половиной лет я ничего не чувствую. И когда я говорю: ничего – это значит ничего. Мои пять чувств работают отлично, я слышу, вижу, у меня есть вкус, обоняние, осязание, но я не испытываю никаких связанных с этим эмоций. Ты не представляешь, в каком аду я живу. Бернанос был прав, ад – это холод. Я постоянно живу при абсолютном нуле.
– А ночь в лесу?
– Я надеялась испытать настоящий телесный холод. Я испытала его, но не почувствовала животного страха, который он должен был бы пробудить во мне.
– Ты ведь так хорошо мне рассказывала: запах леса, косули, дрожь, охватывающий тебя холод.
– Надо думать, что можно хорошо рассказывать и о том, чего не чувствуешь. Я говорила себе: «Это прекрасно», я видела, что это прекрасно, но меня это не трогало. Когда мне стало совсем плохо от холода, я себя уговаривала: «Реагируй же, встань, танцуй, двигайся, ведь это невыносимо», но мое тело оставалось неподвижным. Было бы лучше, если бы я умерла в ту ночь.
– Холод конца сентября вряд ли бы тебя убил.
– Вот ты и должен этим заняться.
– Девочка моя, даже не думай. Я отведу тебя к врачу, наверняка твоей беде можно помочь.
– Я уже была у врача, папа. Я сказала ему то же, что сказала тебе. Он улыбнулся и ответил: «Вам семнадцать лет, мадемуазель. Вам нужно влюбиться, этого недолго ждать. Успокойтесь, тогда вы многое испытаете».
– Кто этот тупица?
– Обычный доктор, как все. Главное, я попыталась последовать его совету. Я перебрала всех, в кого можно было бы влюбиться, включая тебя: ничего не произошло.
– Тем лучше.
– Думаю, вряд ли можно влюбиться, когда я даже на боль не реагирую.
– Ты говоришь о ночном холоде в лесу?
– Не только. Я испробовала классическую боль: порезала руку ножом, было больно, но и только. Я даже воспользовалась ужасной зубной болью, которую скрыла от вас, в надежде, что меня наконец торкнет, ты понимаешь, как многого я ждала от этого «торкнет»? Ничего.