«Увы, если ты убьешь на приеме гостя, то и вправду достигнешь желаемого, и это будет последняя garden-party, потому что потом ты надолго сядешь в тюрьму». Перспектива заключения волновала его куда меньше, чем нарушение этикета.
Вдруг его осенила идея, показавшаяся ему замечательной: достаточно уже сейчас выбрать, кого он убьет. Ну да! Когда принимаешь сотни человек, не все нравятся тебе одинаково. Иных даже ненавидишь и порой представляешь себе их кончину с наслаждением.
Эта спасительная перспектива так его обрадовала, что он вскочил и закружился в танце. «Я откопаю топор войны», – подумал он.
Тем временем встало солнце. Плювье показался ему прекрасным, как никогда.
«Моя самая давняя любовь, последний праздник, который я тебе подарю в царствие твое, войдет в историю», – шепнул граф замку.
Он вернулся в дом, приготовил завтрак и отнес его на подносе своей супруге, которая еще спала.
– Ты лучший из мужей, – сказала она с улыбкой.
– Я хочу стать еще лучше, дорогая. Скажи, есть ли среди наших гостей четвертого октября кто-то, кому бы ты желала смерти?
– Ты хочешь отказать гостю, любимый?
– Наоборот.
Александра села в постели и налила себе чашку кофе.
– Когда мы были на вечере у Вутерсов в прошлом месяце, Шарль-Эдуард ван Иперсталь имел наглость сказать мне, что я еще красива. Этого «еще» я не могу ему простить.
– Какой хам!
– Ты пригласил Шарля-Эдуарда?
– Разве можно было его не пригласить?
– Ну вот тебе и ответ.
Анри уселся в своем кабинете и просмотрел список приглашенных на прием. Были там люди, которых он от души ненавидел. Он, как истинный рыцарь, держал в уме предложение жены, однако Шарль-Эдуард ван Иперсталь казался ему скорее симпатичным в сравнении со всякими там Жерарами де Мальмеди-Строанжами или ван Стенхистами де Бусхерами.
Он пометил галочкой каждое имя, которое было ему неприятно. Потом, окинув взглядом результат, насчитал двадцать пять отвратительных субъектов. Это показалось ему мало. «Я рожден любить, не ненавидеть»[7], – подумал он, с удовольствием перефразируя «Антигону» Софокла в таком контексте.
Из этих двадцати пяти человек ему надо было выбрать самого одиозного. Этого титула удостоился Клеофас де Тюинан.
Убить Клеофаса!!! Каким это станет для него облегчением! Клеофас де Тюинан долго был казначеем клуба «Равенстайн», что делало его присутствие неизбежным на всех светских раутах Невиля. Подспудное соперничество всегда существовало между ним и Анри, на чье место он метил, но никогда не смог бы занять, ибо они были ровесниками. Клеофас говорил в нос, что придавало каждому его слову насмешливую интонацию, хотя за ним не водилось никакой склонности к подтексту. Если его пытались подколоть по этому поводу, он утверждал, что у него аденоиды. Так что над ним нельзя было даже посмеяться, что делало его еще более ненавистным.
Если он убьет Клеофаса, его жизнь обретет смысл. Он не совершил ничего недостойного, но и ничего выдающегося тоже не совершил. Убийство Клеофаса де Тюинана на последней garden-party в замке Плювье станет блистательным завершением победы хорошего вкуса и изыска над духом корысти и зависти.
Все будут говорить: «Граф Невиль, о да, Анри Невиль, тот, кто отправил ad patres[8] омерзительного Клеофаса де Тюинана на пышном празднике!» Замечательно, не правда ли, обеспечить этому убийству такой резонанс? Лучше, чем убрать кого-то мелочно, тайком, без блеска, как будто страшась последствий.
Он, тревожившийся прежде о том, как пойдет его жизнь, когда он поселится в Добродее, почувствовал себя свободным от этого лилипутского будущего. Состоится суд, его посадят в тюрьму. Александра станет его навещать, любящая, как никогда. Надо было признаться, до сих пор его чувство было сильнее. Она, конечно, любила его, но ему хотелось, чтобы она изнемогала от любви, и вот он, случай этого добиться, ему так и виделась трепещущая Александра в комнате для свиданий.
Но как убить Клеофаса? Анри вспомнил об охотничьем ружье Окассена, которое он спрятал на чердаке в угловой башне. Он помчался туда – длинноствольный карабин двадцать второго калибра лежал на месте, заряженный. Отец научил его стрелять. «Охота – занятие для дворянина», – говорил он. Но миролюбивый Анри никогда не охотился.
«Во время приема я поднимусь сюда и через бойницу прицелюсь в голову Клеофаса». Ошибки быть не могло: после нескольких бокалов шампанского Клеофаса обычно мучила отрыжка и он удалялся в сторонку от компании. Этим и собирался воспользоваться Анри, чтобы выстрелить в бывшего казначея.
7
«Я рождена любить, не ненавидеть» (Софокл. Антигона. Перевод С. Шервинского и Н. Познякова).