В жизни важно понимать, с кем стоит и с кем не стоит связываться. Если кто-то кидал взгляд на Куки во дворе, тот сразу вставал на дыбы:
– Нарываешься? А, сучонок?
От него тут же отваливали и правильно делали.
Спустя пару дней после моего перевода мы с Тайроном и Куки шли по двору, и тут двое заключенных внезапно выдернули Куки в сторону и шесть или семь раз ткнули его ножом. Я застыл как вкопанный.
– Идем, идем, – очнулся Тайрон. – Надо сваливать.
И он утащил меня к блоку.
Поначалу такая жестокость шокировала меня, но так как в «Сан-Квентине» ни дня не проходило без поножовщины и избиений, я быстро к этому привык. Даже слишком быстро. Больно признаваться, но смотреть на стычки во дворе порой было даже захватывающе. Мы все получали от этих зрелищ эмоции.
Другое дело – казни.
Когда заключенные убивали друг друга – это одна история, но смертная казнь накладывала на «Сан-Квентин» особый отпечаток. Ты мог быть самым крутым авторитетом во дворе, мог состоять в «Ла Эме»[27], «Нуэстра Фамилия»[28], «Арийском братстве»[29] или «Черной партизанской семье»[30], но сверххищником «Сан-Квентина» всегда оставались надзиратель, охрана и палач.
Охранники называли осужденных, которых сопровождали на встречу с адвокатами или другими посетителями, «ходячими мертвецами». Когда они проходили мимо, мы должны были убраться с дороги и не смотреть им в глаза. Но когда осужденные шли по «Дороге смерти», мы незаметно оборачивались, чтобы глянуть на них. Для обычного мира они не существовали. В нашем же мирке – считались знаменитостями. Обычно осужденный на смерть пытался поймать чей-нибудь взгляд – так они отвлекались от путешествия по «Дороге».
Мы все знаем, что старуха с косой придет за нами, но осужденные на смерть знают это лучше всех. Их день предначертан. Их оденут в подгузник, над ними зажжется красная лампочка, а до этого они проведут сотни дней, похожих один на другой. Мы читали это в их глазах и чуяли от них запах смерти, как от больных волков, которые уходят из стаи умирать в одиночку.
На лицах «Сан-Квентина» вырезана печать обреченности. Кому-то не пишут писем, кого-то не навещают, на других постоянно косо смотрят или, наоборот, шлют воздушные поцелуи. Все заключенные сломаны, и это видно невооруженным глазом.
Помню одного парнишу. Однажды он вырядился, как на праздник, и растрепал всем, кому мог, что к нему приедет шлюха. В день «икс» на территорию тюрьмы заезжал автобус за автобусом, а ее все не было видно. Когда опустел последний, он не смог сдержать своего горя.
Почуяв кровь, мы все накинулись на него.
– Ее сейчас наверняка хорошенько жарит какой-нибудь Санчо, братишка.
– Жаль, дружище, что Педро не отпустил ее к тебе сегодня. Может, разрешит на следующей неделе, если не захочет снова потрахаться.
Чувак не смог этого вынести и в тот же день покончил жизнь самоубийством, спрыгнув с верхнего яруса тюремного блока.
Как-то во дворе Тай сказал, что какой-то майат (оскорбительное слово из мексиканского сленга для чернокожих заключенных) прибыл из «Трейси» и растрепал всем, как я его подставил.
– Этот хрен хочет до тебя добраться.
Что ж, ничего удивительного. В «Трейси» мы подставили немало людей – так было нужно. Скорее всего, я ограбил его и его партнеров.
– Тай, – попросил я. – Достань мне что-нибудь.
Заточки мы обычно доставали через бригаду строителей или мастерили сами из чего-нибудь металлического. Например, из частей своих коек. Спустя годы заключенные станут изобретательнее и начнут плавить заточки из пластика: кружек, бутылок из-под шампуня или геля для волос, зубных щеток. Но металлические заточки моей юности были куда круче. Их надо было обматывать бумагой, картоном или пластиком, а сверху – изолентой. Потому что хранить их можно было только у себя в заднице.
Тай планировал добыть мне настоящую металлическую заточку. В Уилмингтоне жил мексиканец, который мастерил маленькие штуки, похожие на ключи. С их помощью можно было отвинтить светильник в камере и хранить заточку под плафоном. Охрана туда не лазила. План был такой: Тай добывает заточку, кладет ее в свой светильник, а на следующее утро отдает мне.
29
Крупнейшая организованная преступная группировка белых расистов в США, имеющая около 15000 членов внутри и за пределами тюрем.