У меня были связи и бабки. В тюрьму большая часть денег поступает от семей заключенных; контрабанду проносят на свидания, но охрана и персонал тоже прикладывают к ней руку. Они называют это «черной экономикой». Валюту за решеткой обменивают на продукты, наркотики и прочие вещи первой необходимости.
В 1961 году в окружной тюрьме Лос-Анджелеса я понял, какими разными могут быть эти «прочие вещи». К тому времени за любой решеткой я чувствовал себя как дома. Меня запирали так часто, что к тюремным стенам я привык больше, чем к гражданке. Ожидая своего трансфера в «Трейси», я познакомился с грязным, тощим белым пацаном. Он был так беден, что вместо ремня обматывался куском бечевки, чтобы штаны не спадали.
На пацана наехали черные, и он пришел к нам за защитой, вот только платить ему было нечем. Мне стало его жаль. Было понятно, что ближайший душ в своей жизни он примет только в тюрьме. В камере нас сидело трое: Джонни Ронни, Тахо и я. Мы сказали, что присмотрим за ним, если он будет убираться в нашей клетке, и разрешили ему спать рядом, чтобы зэки видели, под чьей он защитой.
Спустя пару дней пацан сказал мне, что у него есть сверхспособности и он может обеспечить нам приход без наркоты. Делать было нечего, так что мы решили попробовать.
Он провернул с нами что-то вроде управляемой медитации. Пацан просто рассказывал, как делает самокрутку, поджигает ее, глубоко затягивается, и мы трое внезапно почувствовали себя укуренными.
– Ваши тела помнят это чувство, они знают, что делать, – объяснил парниша. – Они как будто включают кайф самостоятельно, так это и работает.
Меня тут же осенило. На следующий день я спросил его:
– Если ты можешь провернуть такое с травой, то и с героином получится?
Он согласился попробовать, но потребовал от нас максимальной концентрации. Мы сели и закрыли глаза. В течение пятнадцати минут пацан до мельчайших деталей рассказывал нам, как мы втроем покупаем наркоту, находим укромное место, подогреваем героин в ложке, набираем его в иглу и пускаем по вене.
Еще до того, как меня понесло, я почувствовал знакомый привкус во рту. Его знает каждый наркоша. К тому моменту, как пацан начал описывать путешествие героина по кровеносной системе, я уже ощущал теплое присутствие дури в своем теле.
Если бы этот белый мальчик не был профессиональным преступником, он легко мог бы стать профессиональным гипнотизером. Ходил бы в средние школы и на ярмарки штата, просил бы людей выходить на сцену, а те изображали бы кошек и прочую хрень под его дудку.
Но у него были другие интересы. Его звали Чарльз Мэнсон[34].
В тюремных стенах Мэнсон работал один, даже белые заключенные отказывались брать его в свои группировки. В тюрьме зэки готовы биться до последней капли крови за свою банду, на этом держится тюремный порядок. Если кто-то облажается, задолжает или станет причиной конфликта, решать проблему будут его братья.
Чарльза Мэнсона отвергли все тюремные группировки, но даже если бы он каким-то чудом стал частью одной из них, лидерство ему не светило. Только отсидев, он организовал свою собственную банду – нашел кучку потерянных хиппи в Хейт-Эшбери и сделал из них «Семью». Попытайся он провернуть подобное в Восточном Лос-Анджелесе, ни хрена бы у него не вышло.
Каждую свою отсидку я воспринимал как работу. В «Соледаде» я вступил в игру уже через пару дней после прибытия. Для уверенного старта мне надо было заручиться поддержкой черных заключенных. С несколькими из них я заключил сделку: они помогают мне, а я им плачу.
Вот как работала моя схема. Новые заключенные обычно прибывали во время обеда. Охранники рассаживали их в столовой, иногда специально делая подлянку. Например, мелкого белого пацана могли отправить за стол к черным. Тогда всем становилось понятно, что перед ними малек, который подчиняется, вместо того чтобы думать своим умом.
Тут я подходил к этому бедолаге и спрашивал:
– Как дела, землячок? Все нормально?
Обычно чувак отвечал, что все путем, но ему страшно, он не знает, что и как делать. Встречались и те, кто бычился и огрызался:
– Пошел ты, я в норме.
Считывать страх я умел – пожалуй, этот навык пригодился мне больше всего. В тюрьме все вокруг пропитано страхом.
– Уверен? – отвечал я тогда. – А то ты какой-то нервный.
На этом я оставлял нового знакомого в покое, а вечером устраивал так, что в душевой его окружали четверо здоровенных, самых жутких черных ублюдков со стояками наперевес. В этот момент вся его гордость рассыпалась в прах. На подобное он явно не рассчитывал.
Тут я опять вступал в игру: заходил в душевую, оглядывался и спрашивал, что происходит. Черные пялились на меня в ответ, и мы отыгрывали заранее отрепетированную стычку, как актеры высочайшего уровня. Они притворялись, что размышляют, стоит ли мне накостылять, но в итоге решали не связываться. Тут новенький заключенный понимал, что я только что спас его задницу от самого страшного события в ее жизни. Он осознавал, что теперь ему не отвертеться и я буду доить его каждый месяц. В обмен он получал свое место в тюремной иерархии и защиту.
34
Американский преступник, убийца, создатель и руководитель общины, которая называла себя «Семьей».