Вот в таком мире я жил и делал это припеваючи, иногда даже слишком. Я прогуливался по главному коридору (мы называли его «Бульваром»), заключал сделки, нагло нарушая правило не светить темные делишки. Как-то один старый зэк сказал мне:
– Дэнни, ты напоминаешь мне меня самого, только на тридцать лет моложе. Продолжай в том же духе и состаришься здесь так же, как я.
В «Соледаде» у меня всегда было чистое белье, белоснежные носки и начищенные ботинки. К нам перевели Гарри «Супер Еврея» Росса, и он наконец-то закончил мою чарру. Одежда у меня всегда была с иголочки и по размеру, камера скрипела от чистоты. Каждый день я проворачивал сделки на Бульваре. Короче, нарывался на неприятности, как мог.
В конце концов, со мной провернули то, что называли «извлечением». Как-то охранник попросил показать мою карточку заключенного.
– Ты серьезно, мужик? – скривился я. – Брось, это же я.
– Слишком уж ты расслабился, Трехо.
Меня тут же выдернули с Бульвара и перевели в северный блок, куда недавно доставили новеньких из колонии для несовершеннолетних. Там содержали кучу зеленых, тупых молокососов, считавших себя крутыми. Им безумно хотелось приступить к работе, чтобы их заметила мексиканская мафия или зарождавшаяся тогда «Черная партизанская семья», или любая другая группировка, в которую они надеялись попасть. Мне было всего двадцать четыре года, но по сравнению с этими сосунками я был матерым гангстером. Я уже отсидел в «Чино», «Джеймстауне», «Фолсоме» и «Сан-Квентине». Моему послужному списку можно было только позавидовать. Но перевод означал, что все мои ресурсы пропали и мне придется начинать все заново.
Мне потребовалось полчаса, чтобы занять свое место.
Ко мне подошел пацан по фамилии О’Коннор и спросил, могу ли я помочь ему с мужиками, которые пытались изнасиловать его в «Трейси».
– Наркоту достаешь?
– Раз в месяц. И друзья тоже.
– А заточку организуешь?
О’Коннор кивнул. На тот момент я принимал наркоту и глотал таблетки каждый день, а тут остался без дозы почти на сутки. Меня колотило, холод пробирал до костей, живот крутило, но я думал: «Похер, я должен заработать. Здесь и начну».
– Иди за мной, – приказал я.
Я знал, что в новом окружении нужно как можно быстрее дать понять остальным, кто я такой, и подтвердить все слухи, которые обо мне ходят. Я был и оставался мексиканцем, которого не стоит доставать.
Мы зашли в блок «А», и я быстро осмотрелся.
– Это они?
Я кивнул на четырех чернокожих, стоящих на другом конце блока у лестницы.
– Да, – ответил О’Коннор.
– Гони за заточкой.
С голыми руками я эту кашу заваривать не собирался.
Друг О’Коннора отвлек внимание охранников. Пацан отошел к двери и начал визжать и размахивать руками, как безумец. Пока охранник пытался его утихомирить, мы с О’Коннором рванули к соседнему блоку «Б». Я присел у его камеры на первом ярусе и следил за обстановкой. Неподалеку болтали мексиканцы, за общим столом шла карточная игра, но в воздухе чувствовалось напряжение. Четверо черных, которые заметили меня с О’Коннором, пялились в мою сторону, как бешеные псы. Их главарем был тощий, сухой доходяга.
Тут О’Коннор вернулся.
– Взял?
Он кивнул и приподнял футболку – за поясом оказались две заточки. Это говорило о многом. О’Коннор был симпатичным, он был обречен на роль жертвы. Несмотря на это, он не только был готов платить мне за защиту, но и сам хотел защищать себя.
– Повернись, пусть видят, как ты отдаешь мне заточку.
Он протянул мне отвертку, сточенную до размера отмычки. Черные тут же перестали на нас пялиться.
– Держись за мной и ни хрена не делай, пока не скажу.
Я сунул заточку в штаны и пошел к лестнице. Трое из парней тут же отступили на шаг назад. Большая ошибка. Отступать нельзя. Я подошел прямо к главарю.
– Знаешь его? – буркнул я ему прямо в лицо.
– Да, пересекались в «Трейси».
Главарь лихорадочно соображал и явно был напуган. Он не знал, что должен делать и должен ли вообще. В одну секунду выражение его лица из задиристого стало жалким, на нем словно загорелась надпись: «Я сейчас сдохну».
В тюрьме есть два вида людей – хищники и жертвы. Каждый день, просыпаясь, ты решаешь, кем будешь сегодня. Тот чувак был хищником, насильником и предпочитал легкую добычу. Но в то утро хищником проснулся и я.