Как-то во дворе я увидел, что к Чарли пристают какие-то мексиканцы. Я свистнул им и ткнул в пацана пальцем.
– Он мой.
Даже в колониях такая фраза значит очень многое, например, что ты будешь бороться за то, что считаешь своим.
– Твой? – переспросили они.
Я кивнул.
– Без проблем, братишка.
Слухи о том, что Чарли находится под моим крылом, распространились очень быстро. Возможно, в тот момент я спас пацана от чего-то, что его бы уничтожило. Но таких «чарли» вокруг было слишком много, а парней, готовых их защитить, – крайне мало. Я всегда становился покровителем для своих друзей на воле, когда был моложе. Я оберегал Тимми Санчеза, Майка Швартца, Руди Имомота. Но ставки в тюрьме были куда выше. Чарли был первым, кто пробудил в моем сердце сострадание к невинным жертвам, но далеко не последним.
Перекантовавшись в «Чино», в 1965 году я отправился в «Джеймстаун», но по пути на пару дней задержался в «Вакавилле». Мне был двадцать один год. В «Вакавилль» я приехал в белой робе с мишенью на спине – она могла пригодиться охране, если зэк вдруг решится на побег. После оформления мне выдали другую форму, зеленого цвета.
Я вышел во двор и нашел там грушу. На тот момент я уже долго не боксировал, но быстро вспомнил что к чему. Бой с грушей убивает двух зайцев сразу: ты и тренируешься, и заодно демонстрируешь всем вокруг, на что способны твои кулаки.
Здоровый белый парень сел неподалеку и стал за мной наблюдать. Рожа у него была – будь здоров. Весил он не меньше центнера, под футболкой играли мускулы. В общем, тот еще фрукт. Я начал бить грушу сильнее. Он даже глазом не моргнул. Я стал молотить еще безумнее. Я понятия не имел, чего этому хрену от меня надо.
Наконец, я устал и уже начал уходить, как меня позвал тонюсенький, ребяческий голосок:
– Научишь меня так же?
Я повернулся – голос принадлежал тому мужику. Я просто опешил от того, насколько его голос не соответствовал его размерам.
– Пожалуйста, научишь меня?
– Извини, дружище, я в белом. Я здесь всего на пару дней.
– Не-не, – ответил он. – Ты в зеленом. – И он указал на мою робу.
– Переоделся для прогулки, – я был заинтригован. – Ты за что здесь?
Он погрустнел – воспоминания явно были болезненными.
– Один чувак постоянно доставал и бил меня. Я просил его остановиться, а потом ударил его несколько раз, и он сдох. Я не хотел его убивать. У меня была нормальная жизнь.
Он напомнил мне Ленни из группы «Of Mice and Men» – это такой огромный, невинный ребенок, запертый в теле жутковатого типа, которого слишком много травили. Он явно отставал в развитии. Я попытался представить, какая у него семья, как он жил, через какие мучения ему пришлось пройти. Даже не зная деталей преступления, которое обернулось для него пожизненным заключением, я уже понимал, в чем соль его истории. Почти видел засранца, который толкнул этого мужика за грань. Маска, которую я носил за решеткой, всегда была личиной сильного человека, но тот мужик сломался задолго до тюрьмы.
Я задумался о том, как жестока Вселенная по отношению к нежнейшим существам. Вспомнил пекинеса моей тети Шерон. Как-то она оставила его в доме моей бабушки и попросила меня за ним присмотреть. Я кормил его вместе с Бозо, Принцем и Бутчем – здоровенными и угрюмыми собаками нашей семьи. Маленькое несчастное создание пыталось поесть, а эти здоровенные псины обнажали клыки и рявкали на него. Пекинес посмотрел на меня слезливыми глазками, и я сдался. Я шугнул трех семейных собак, посадил их на привязь и наполнил миску собаки Шерон заново.
– Иди, хавай. Поторопись, пока Гилберт не увидел, что я творю.
Псина была счастлива.
– Извини, но учить тебя не стану, землячок, – сказал я мужику.
Он чуть не расплакался прямо там.
– Я теряю друга, – всхлипнул он.
– Я всегда буду твоим другом, чувак. Даже когда меня здесь не будет, мы останемся друзьями.
– Спасибо, дружище, – он заковылял прочь, а я переоделся обратно в белую робу. Вот уже пятьдесят пять лет я думаю об этом мужике. О Чарли. Почти шестьдесят.
Охрана ценила таких, как я – тех, кто заступался за слабых. Это помогало сохранять порядок в тюрьме, а еще гарантировало, что люди под защитой не будут творить глупости. Получив защиту, ты лишался права начинать заварушки, иначе быстро останешься один.
Я постепенно наладил жизнь в молодежном блоке: работал в спортзале, крутил героином и обеспечивал защиту. Деньги получал недурные, часть даже отправлял матери на волю. Каждый день я занимался боксом. Парнишка под моей защитой, Шмитти, заведовал прачечной. За пачку сигарет я каждый день получал чистые носки и трусы, а не заляпанные подозрительными пятнами шмотки, которые выдавали всем остальным. Другой чувак под моим крылом убирался в камере, чистил ботинки, гладил и латал мою одежду. Стены моей клетки были начищены воском, а бетонный пол блестел, как стекло.