Капитан подозвал сэра Руперта, который прискакал в один миг к косогору.
– Сэр Руперт, – сказал майор, – я хочу проститься с вами, потому что сейчас оставляю Бишер-Рид… A propos, вспоминаю, что поселяне что-то много толкуют об этом косогоре, но до сих пор я не мог узнать, откуда произошло название Бишер-Рид. Объясните мне это на прощание, Артур!
– Отстаньте! – произнес сердито капитан. – Для чего вам нужна история Бишер-Рида?!
– Не будьте же невежливым, мой дорогой Артур, а расскажите мне, о чем я вас прошу.
Они стояли на вершине самого высокого косогора этой местности, усеянной неровностями, а перед ними находился почти отвесный утес.
– Косогор этот назван Бишер-Ридом потому, что лет пятьдесят назад какому-то капитану Бишеру, знаменитому спортсмену, вздумалось из-за пари перескочить через него верхом на чистокровной лошади, – сказал Артур Вальдзингам.
– И что же, он убился? – спросил майор Варней.
– Нет, но зато его лошадь погибла при скачке.
Майор расхохотался.
– Бедняжка! – произнес он. – Он поплатился лошадью! И никто не последовал потом его примеру?
– Должно быть, что никто!
Сэр Руперт Лисль прислушивался с напряженным вниманием к этому разговору.
– Я хочу подняться туда, – сказал он, указывая на крутизну.
Капитан отошел в сторону и кинулся на пожелтевшую траву.
– Что за идея, баронет! – возразил майор. – У вас не хватит смелости, – добавил он, смеясь. – Вы можете не быть таким жалким трусом, каким оказался Джеймс Арнольд, но все-таки едва ли вы настолько отважны, чтобы переехать галопом Бишер-Рид. Клянусь честью, что это вполне невероятно!
Упорство было наследственной чертой в доме Лисль и часто заставляло членов этой семьи совершать такие ненормальные подвиги, на которые не отважился бы самый храбрый из храбрых. Подобная настойчивость в исполнении задуманного приводит часто к более блестящим результатам, чем дерзкая отвага. Сэр Руперт был настоящим Лислем, по своему апатичному, вялому, но упрямому характеру.
Майор смеялся, и его лицо, обращенное к солнцу, имело крайне вызывающее выражение.
– Нет, нет, мой маленький баронет, – продолжал он. – У вас не хватит смелости отважиться на это. К тому же вы умны и можете понять, что это невозможно.
Бледные щеки мальчика запылали от гнева.
– А! Это невозможно! – воскликнул он своим слабым, но резким голосом. – А! Это невозможно?
Он повернул своего пони и проехал раз по одному из бугров. Затем изо всех сил стегнул пони хлыстом, перескочил через перила и начал подниматься потом на крутизну. Майор различил издали, что мальчик побледнел, пока пони поднимался наверх. Капитан, очнувшись от топота лошади, вскочил и бросился к краю косогора в то самое время, когда баронет мчался по опасному спуску, который вел к оврагу.
– Он спустится, не получив ни малейшей контузии, – проговорил майор.
– Демон! – воскликнул с ужасом капитан Вальдзингам. – Это твоя проделка!
Пони уже достиг подножий косогора, а ребенок качался взад и вперед в седле, стараясь всеми силами удержаться на лошади; но вследствие стремительности последнего скачка животное упало, смяв под собою всадника. Глазам, наблюдавшим сверху за пони и мальчиком, представилась только бесформенная масса, которая шевелилась еще несколько мгновений, а затем сделалась внезапно неподвижною.
– Скорее ко мне, сюда! – воскликнул капитан, сбегая по тропинке, служившей пешеходам.
Он добежал до места падения баронета.
Майор последовал за ним и первый опустился на колени возле пони и мальчика. Сэр Руперт был распростерт под лошадью, которая встала, как только майор распутал ее поводья.
Сэр Руперт Лисль лежал без всякого движения. Несколько капель крови на лбу были единственными признаками полученного ушиба.
– Слава богу! – сказал капитан с облегчением. – Он отделался одним только страхом.
Майор Гранвиль расстегнул жилетку мальчика и положил руку на его сердце. Он вдруг побледнел, и его белокурые усы и бакенбарды как будто потеряли привычный свой блеск.
– Он умер от сотрясения мозга, – проговорил он торжественно.
– Демон! – воскликнул снова капитан Вальдзингам, стиснув горло майора. – Ты – убийца его!
Майор, все еще бледный, освободился от стиснувшей его руки и произнес спокойно:
– Артур, будьте благоразумны и выслушайте меня. Я так же невиновен в случившемся, как и вы сами. Когда я давеча предложил вам комбинацию, которая могла бы упрочить за нами богатство, то сказал, что мальчику не будет причинено ни малейшего вреда. Я говорил именно то, что думал, но вы взбесили меня своей глупостью и мне захотелось немного подразнить вашего пасынка. То, что случилось, произошло без моего содействия. Это было одной из тех игр случая, которых нельзя предвидеть или предотвратить. То, что сделалось, – сделано, и мы с вами не в силах переделать его! Но мы можем, – он понизил голос почти до шепота, – извлечь пользу из случая! Позволяете ли вы мне поступать так, как укажут мой ум и мой рассудок?
– Да, – сказал капитан, закрывая руками свое помертвевшее от ужаса лицо. – Я поклялся быть покровителем этого ребенка – и вот как я сдержал данную мной клятву!
Майор снял свой плед и разостлал его бережно на траву. Затем, подняв безжизненное тело баронета, он положил его на плед и покрыл его спокойное, посиневшее лицо батистовым платком.
– Артур, – сказал он, – оставайтесь здесь и наблюдайте, чтобы никто не догадался об этой катастрофе. Я вернусь очень скоро.
Он взял под уздцы пони и повел его через овраг в поле, находившееся вблизи, не обращая внимания на свои лакированные сапоги. Доведя лошадь до стоячего пруда – за милю от места катастрофы и в шести милях от Лисльвуд-Парка, он погнал ее, стегая своим галстуком, в середину воды и накинул ей на шею поводья. Она погрузилась в воду по грудь и, выскочив на противоположный грязный берег, пустилась во весь опор через вспаханную землю по направлению к сосновому лесу. Майор следил за ней глазами, пока она не скрылась совсем из вида, а потом поспешил обратно к Вальдзингаму и телу баронета. Он нашел капитана сидящим возле трупа своего пасынка.
– Я думал, что вы никогда не вернетесь, – промолвил капитан, когда майор приблизился.
– Проходил ли здесь кто-нибудь?
– Никто не проходил.
– Хорошо. А теперь отправляйтесь прямо к матери этого несчастного ребенка и скажите ей просто, что мальчик заблудился. Больше вам ничего не нужно говорить: помните, что пони найдет дорогу в Лисльвуд.
Он взял тело баронета на руки и пошел было с ним к ожидавшему его экипажу, но отказался тотчас же от этого намерения.
– Артур, – сказал он быстро. – Бегите к экипажу и прикажите кучеру подъехать сюда.
Капитан повиновался, и через несколько минут послышался стук приближающейся кареты.
Миссис Варней выглядывала из окна экипажа. Она была прекрасна в своей изящной шляпке.
– Что случилось? – спросила она с живейшим любопытством.
– Отворите дверцу, Соломон! – приказал майор.
– Вы можете сесть спиной к лошадям, Ада? – спросил он, когда Соломон отворил дверцу и опустил подножку.
– Для чего это нужно? – спросила миссис Варней с озадаченным видом.
Майор не отвечал, но, взяв за руку Аду, заставил ее выйти из экипажа и положил мертвого мальчика на подушки кареты. Он увидел в экипаже великолепную шкуру леопарда, в которую были закутаны ноги миссис Варней, схватил ее поспешно и накинул на труп.
– Что случилось с ребенком? – спросила миссис Варней. – Уж не ранен ли он?
– Да, он ранен опасно. Я везу его в Брайтон, чтобы пригласить к нему сведущих докторов… Садитесь скорее, Ада. Затворите дверцу, Соломон!
Майор с женой сели на заднюю скамейку, спиной к лошадям. Капитан положил руку на дверцы экипажа.
– Что вы хотите сделать с ребенком? – спросил он майора.
Варней улыбнулся в первый раз после только что разыгравшейся драмы.
– Вы знаете или угадываете это сами, мой друг, – ответил он уклончиво.
Экипаж укатил, и Вальдзингам остался бледный и озадаченный на пустынной дороге.
– Клерибелль, – прошептал он, смотря пристально вслед удаляющейся карете. – Ваша измена мне, которой вы разбили мое существование, падает, очевидно, теперь на вашу голову! Да поможет вам Бог, бедная женщина, а я уже не в силах отвести этот удар.