В сторожку в это время ворвался резкий ветер, и вслед за тем послышалось хлопанье в ладоши.
– Что же это такое? – воскликнул Жильберт Арнольд, вскакивая стремительно и обращая свои зеленовато-желтые и хитрые глаза, в которых замечалось теперь выражение тревоги, на дверь, находившуюся у него за спиной.
На пороге стоял мужчина чрезвычайно высокого роста, закутанный в широкий плащ, и в кашне самых ярких цветов. Шляпа его была надвинута на брови, а его кашне доходило до носа, так что изо всего лица был виден только этот выдающийся нос, похожий на клюв птицы. Жильберт Арнольд дрожал как будто в лихорадке. Он судорожно стиснул руками спинку стула – она переломилась, и он отшвырнул ее далеко от себя, произнеся проклятие.
– Что нужно?… Да и кто вы? – спросил он, озираясь украдкой на лестницу, которая шла вверх, как будто он хотел ускользнуть этим ходом от незваного посетителя.
Незнакомец рассмеялся тем звонким и беззаботным смехом, который уже не раз поражал слух Арнольда. Затем он скинул шляпу, стряхнул с себя снег и запер плотно дверь. Сбросив плащ, он присел спокойно к огню, провел рукой по светлым блестящим волосам и разгладил усы. Браконьер неуклюже, но с оттенком почтительности поклонился ему.
– Майор… – начал он нерешительным голосом.
– Вы совершенно правы: я Гранвиль Варней. Судя по впечатлению, которое произвело на вас мое появление, вы, мой достойный друг, вероятно, нечасто видите посторонних?
Жильберт Арнольд побагровел и взглянул на часы, висевшие в углу.
– Но… Уже немного поздно, – прошептал он чуть слышно.
– Я не спорю, что поздно: теперь, вероятно, половина двенадцатого. Я выехал из Лондона на курьерском поезде в девять часов. Нужно заметить, что я прибыл сюда с единственной целью – поговорить немного с вами, Арнольд. Опоздал же я так именно потому, что станция далеко, а я вздумал вдобавок дойти до вас пешком, чтобы не возбуждать никаких праздных толков… Но перейдемте к делу. Вы, конечно, предвидели, что я явлюсь сюда?
Сторож потирал рукой свой подбородок и не решался, видимо, ответить на вопрос.
– Почему же? – спросил он чрезвычайно уклончиво.
– Ну да. Вы ожидали увидеться со мной! Я это твердо знаю!
Рахиль Арнольд, сильно заинтересованная этой беседой, смотрела поочередно то на мужа, то на майора Варнея.
– Ступай спать, Рахиль, – сказал Жильберт Арнольд. – Нам вовсе не желательно, чтобы ты нас подслушивала.
– Не будьте же так грубы с вашей доброй женой! – заметил майор со снисходительной улыбкой. – Добрейший ваш Арнольд хочет просто сказать, – обратился он очень деликатно к Рахили, – что нам необходимо потолковать по-дружески, а вам ввиду такого позднего часа не худо отдохнуть… Он превосходный малый, но часто выражается чрезвычайно резко… Итак, спокойной ночи, добрая миссис Арнольд.
Майор сделал своей украшенной перстнями, красивой рукой такое движение, которое доказывало его желание вытолкнуть Рахиль Арнольд из комнаты. Она пошла наверх и легла на постель одетой.
Дверь, ведущая на лестницу, осталась отворенной: майор Варней затворил ее лично и затем сел опять против Жильберта Арнольда.
– Возьмите и набейте себе другую трубку, – сказал он, указывая на разбитую прежнюю, выпавшую из рук взволнованного сторожа.
Арнольд вынул из шкафа, стоявшего поблизости, другую, тоже грубую и глиняную, трубку, между тем как майор закуривал сигару. Он выкурил ее почти до половины, не говоря ни слова, потом взглянул на сторожа, смотревшего на него с лихорадочной жадностью, и сказал очень вежливо:
– Вы сильно испугались, когда я появился внезапно перед вами. Не думали ли вы, что… вас накрыли сыщики?
Жильберт Арнольд смотрел на веселого, смеющегося, цветущего майора будто на привидение.
– Заглянем в ваше прошлое! Вы здесь более семи лет. Вы находились прежде в винчестерском остроге, а еще раньше этого в Севаноаке, в Кентском графстве…
Вторая трубка выпала из рук бедного сторожа и разбилась на части.
– Вот еще один пенни пропал без всякой пользы, – заметил вскользь майор. – Мой достойнейший друг, вы слишком впечатлительны!