– Ничего, ничего! Его благосостояние должно было погибнуть вместе с моим ребенком, – сказала Клерибелль.
– Ну, так что же могло заставить и его, и кого бы то ни было держать в тайне существование вашего сына?… Многоуважаемая миссис Вальдзингам, все это очень странно и просто непонятно!.. Я едва осмеливаюсь высказать вам, насколько ваш вопрос озадачил меня!
Майор проговорил последние слова с очевидным смущением, которое проглядывало отчасти в его взгляде, устремленном на гостью.
– Вы едва осмеливаетесь высказать мне… О, объясните мне, что значит эта фраза! – сказала Клерибелль. – Я глубоко уверена, что вам известно то, чего вы не хотите сообщить мне теперь.
– Нет, нет, – ответил он, начиная ходить взад и вперед по комнате, как будто погрузившись в глубокое раздумье. – Все это так несбыточно и так невероятно и, по правде сказать, настолько невозможно…
– Сжальтесь, скажите мне, – перебила она. – Примите во внимание, что если вам известна участь моего сына, если вы поможете мне возвратить ему имя и богатство его, то половина этого громадного богатства перейдет в ваши руки.
Майор сделал движение, похожее на то, которое он сделал бы, если бы кто-нибудь ударил его в лоб. Он выпрямился и, обратив глаза на миссис Вальдзингам, проговорил величественно:
– Милостивая государыня, искренне советую вам никогда не пытаться подкупать офицера нашей индийской армии. Советую вам тоже не обещать богатств, составляющих собственность вашего сына. Если только он жив, то будет, как вы знаете сами, скоро совершеннолетним и, верно, не захочет уступить своих прав.
– Простите меня, майор, я – безумная женщина!.. Простите и скажите мне все то, что вам известно о моем бедном Руперте!
Майор не дал ответа, а продолжал ходить, как и прежде, по комнате, все еще погруженный в глубокое раздумье.
– Скажите, миссис Вальдзингам, есть ли у вас портрет сэра Руперта Лисля? – спросил он неожиданно.
Она распахнула шаль и, сняв с шеи золотую цепочку с медальоном, подала ее молча и покорно майору. В медальоне заключался миниатюрный портрет сэра Руперта Лисля на слоновой кости, писанный незадолго до страшной катастрофы.
Майор долго рассматривал его и даже подошел к ближайшему окну, чтобы видеть его лучше.
– Сударыня, – начал он с очевидным волнением, – видит бог, как мне страшно произнести даже слово, которое могло бы вовлечь вас в заблуждение при настоящем случае… Но я невольно думаю, что ваш сын еще жив! – добавил он с энергией.
Грустное лицо миссис Вальдзингам покрылось страшной бледностью, и она без чувств упала на ковер.
Глава XIV
Майор разыгрывает роль филантропа
– Это не особенно-то хорошо, – пробормотал майор, видя, что посетительница потеряла сознание. – Бедняжка!.. И все это результаты любви к болезненному, бледному, ничтожному созданию… Кто бы мог вообразить, что существуют люди, умеющие чувствовать так живо и глубоко?… Сказать ли это Аде? Нет, это может вызвать дурные результаты! Бог весть, чего не нарассказал ей тупоумный Артур!
Он позвонил, и Соломон явился немедленно в дверях.
– Пришлите сюда горничную миссис Варней с холодной водой и всеми вам известными при обмороках средствами, – сказал ему майор. – Миссис Вальдзингам дурно!
Запах солей привел миссис Вальдзингам в чувство, и ее усадили заботливо в кресло, которое придвинули к открытому окну. Она оглянулась с видом недоумения, но при виде майора вспомнила происшедшее. Подобно всем спокойным или бесстрастным людям, она великолепно владела собой.
– Благодарю, мне лучше, – проговорила она. – Не беспокойтесь больше, – обратилась она к Соломону и горничной. – Итак, майор Варней, я готова опять продолжать разговор и не буду больше прерывать вас таким неприятным сюрпризом.
Слуги тотчас ушли, и майор со своей гостьей остались с глазу на глаз. Он стал за ее креслом, она тихо взяла его руки в свои и смотрела в глаза его с живейшим интересом.
– Будьте же так добры и объясните мне значение ваших слов! – воскликнула она. – Вы не стали б, конечно, даже произносить их, если б не имели намерения раскрыть мне их сокровенный смысл.
Майор придвинул стул и уселся с ней рядом.