— Меньше тысячи франков.
— Там, в ящике, много больше?
— Да.
— Раз в двадцать?
— О, нет.
— Раз в десять?
— Около того.
— Значит, по крайней мере в пятнадцать. Мне необходимо знать это. Что касается драгоценностей и других вещей, то, разумеется, не вздумайте продавать их ни сами, ни через третьи руки. Иначе вы подпишите себе смертный приговор. Ясно?
— Что же мне с ними делать?
— Увидим. По-моему, на руках у вас слишком много денег. Это во всех отношениях никуда не годится. Вам следовало бы оставить при себе франков двести, а остальные дать на сохранение мне. Я буду снабжать вас деньгами по мере надобности… Что?… Уж не подозреваете ли вы меня в намерении обжулить вас?
— Нет, — вяло ответил Легедри. — И к тому же вам по справедливости нужно было бы получить что-нибудь за ваши труды.
— Об этом не может быть речи!
— Однако с двумя сотнями франков далеко не уедешь.
— Зато у вас будет меньше соблазна делать лишние траты. Было бы превосходно, если бы у людей, встречающихся с вами, создалось впечатление, что вы сильно бедствуете.
— Возможно. Только не стоило идти на такое дело, чтобы потом отказывать себе во всем.
— Вы успеете насладиться жизнью, когда пройдет опасность. Пока мы в осадном положении. Вот. Давайте. Семь ассигнаций по сто. Семьсот франков. Хорошо. Я отмечаю это в моей записной книжке, для памяти, без упоминания вашего имени. Теперь вы должны точно исполнять мои инструкции. Пользуясь тем, что вы в городе и в районе вокзалов, перекусите где-нибудь. Затем идите домой и сидите у себя в комнате впредь до нового распоряжения. Я займусь вашими делами. И прежде всего подыщу вам другое убежище. Напрасно я согласился отложить эти поиски. До вечера.
Он вынул часы.
— Через час вы должны быть дома. Не выходите никуда, не повидавшись со мной.
VI
ПЛАНЫ АВЕРКАМПА И ЛЮБОВНЫЕ ДЕЛА ВАЗЭМА
От очень тесной площадки тянулись маленькие коридоры, расположенные на несколько ступенек выше. Пол был сделан из широких и немного выгорбленных дубовых плиток, разделенных промежутками, в которых поместился бы мизинец; по волокнам древесины их прорезывали трещины, наполовину заполненные пылью и воском. Кое-где виднелись сплющенные и блестящие шляпки крупных гвоздей, вбитых в плитки и теперь уже как — будто вошедших в состав дерева в качестве особенно крепких сучков.
Одна из дверей выходила прямо иа площадку. Четырьмя кнопками, тронутыми ржавчиной, на ней была укреплена визитная карточка: «Фредерик Аверкамп». Вазэм постучался, услышал: «Войдите», и осторожно отворил дверь.
Стоя без пиджака на стуле, соломенное сидение которого было прикрыто развернутой газетой, Аверкамп доставал лачки газет н различных бумаг, загромождавших верхние полки открытого шкафа из некрашенного дерева. Комната казалась маленькой и бедной.
— Ах, это вы! Я ждал вас раньше. Подаю вам только мизинец, так как руки у меня в пыли.
— Мне пришлось зайти в мастерскую из-за кистей, которых не могли разыскать; я не хотел, чтобы в момент моего ухода начались толки о…
— Хорошо, хорошо. А ваш дядя совсем успокоился?
— Да. По крайней мере, больше не охает.
— Раз вы здесь, воспользуемся этим и дойдем до бульвара Палэ. Который час? Знаете что? Достаньте из моего жилетного кармана часы. У меня слишком грязные руки. Десять минут двенадцатого. Времени сколько угодно. Потом вы позавтракаете вместе со мной.
Глаза Ваээма блеснули. Уже завтраки в ресторанах! Хозяин не слишком требователен и сразу делает его участником вольной и широкой жизни.
Аверкамп открыл дверь в узенькую и совершенно темную кухню, на которой ничего не готовилось. Он стал мыть руки под краном, над раковиной.
— Вот увидите, внешний вид там совсем другой. Помещение еще не окончательно готово. Они дали мне ключи от него только неделю тому назад. Но я рассчитываю переехать завтра. Какое сегодня число? Двенадцатое. Понедельник, двенадцатое. Ах, завтра тринадцатое… Я вовсе не суеверен, но было бы, пожалуй, несколько опрометчиво приступать тринадцатого к делу, которое должно стать для меня началом новой жизни. Что касается меня самого, я в тринадцатом числе никогда ничего не замечал. Ни хорошего, ни плохого. У меня были клиенты, которым оно неизбежно приносило неудачу или, наоборот, удачу. Если я начну переезжать четырнадцатого утром, пятнадцатого к полудню я уже, наверное, освобожусь. Вы мне поможете. Превосходно. Идите вперед.
— Вы не думаете, что во время вашего отсутствия кто-нибудь придет?