Он открыл дверь. В щите с журналами и зажимами от сотрясения поднялись стуки и звоны, переликающиеся, словно колокола.
Пухленькая женщина лет тридцати, с улыбающимся ртом, слегка вздернутым носом, наивными глазами и светлорусыми волосами, очень недурненькая, в немного зябкой позе сидела за кассой, накинув на плечи черный вязаный платок.
Кинэт не испытывал больше никакого страха. Он отвесил изысканно вежливый поклон.
— Имею ли я честь говорить с госпожей Софи Паран?
— Да, сударь.
Он с достоинством погладил свою буржуазную бороду, обвел взглядом все четыре угла магазина и перешел на конфиденциальный тон нотариуса.
— Мне бы хотелось побеседовать с вами, сударыня, о вопросе, довольно важном. Можем ли мы говорить здесь без помех?
— О, да, сударь. Мне кажется.
Лицо Софи Паран внезапно исказилось тревогой. Она заговорила первая:
— Что-нибудь очень серьезное?
— Во всяком случае, достаточно серьезное. И никого не касающееся.
— При магазине есть комната…
Он бросил взгляд на загроможденный чулан, который она называла комнатой.
— По правде говоря, сударыня, мы можем с таким же успехом побеседовать и в самом магазине. Вы специально никого не ожидаете? Нет опасности, что ваш муж явится неожиданно?
— О, нет. И покупателей в это время у меня почти никогда не бывает. Они появятся не раньше, чем часа в четыре, когда матери пойдут в школу за детьми.
— Хорошо. Впрочем, на случай, если бы пришел какой-нибудь докучливый посетитель, уговоримся, что я представитель крупной бельгийской фирмы, предлагающей вам свои услуги.
Он взял соломенный стул, отложил в сторону картонную лошадку, лежавшую на нем, и уселся, облокотившись на стойку.
— Вот в чем дело. Я очень заинтересован в судьбе Огюстена Легедри.
— Ах, боже мой!.. Да, я так и думала, что вы пришли из-за него… Господи!
— Не пугайтесь, сударыня. Я друг Легедри. В настоящее время его лучший друг. И больше, чем друг: адвокат. Если я пришел к вам, то потому, что я посвящен во все, имеющее к нему отношение. И еще потому, что сам он прийти не может… Вы знаете почему?
— Нет.
— Правда?
— Нет… Хотя мне показалось в последний раз, что у него странный вид, но…
— Он ничего вам не сказал?
— Нет.
Переплетчик испытующе смотрел на Софи Паран своими впалыми глазами. Судя по ее лицу, она не лгала.
— Назначил ли он вам новое свидание?
— Нет. Он обещал написать.
— Куда именно? До востребования?
— Да.
— Вы еще ничего не получили?
— Сегодня утром я заходила на почту, и ничего не было.
— Вы не расспрашивали его относительно тех странностей, которые вы заметили?
— Я решила, что он опять озабочен какими-нибудь семейными делами. Мне не хотелось его мучить. Да и встретились мы очень не надолго.
— Именно тогда он и отдал вам то… знаете?
Она покраснела, моргнула несколько раз и попыталась ответить естественным тоном:
— Нет… что?
— Бумаги и прочее… Повторяю вам, я в курсе всего, до мельчайших подробностей. Вы понимаете, что я не взялся бы защищать интересы Легедри, если бы он со мной скрытничал.
Он понизил голос.
— Вы прочли письма?
— Письма? Нет…
Она добавила, протестуя.
— Я не знаю, что в этом пакете. Он заставил меня поклясться не развертывать его. Я не развертывала его, уверяю вас.
— Это очень хорошо. Я заговорил о письмах потому, что содержание их помогло бы вам уяснить себе, какое значение мы придаем пакету… Да. Об этом-то я и решил побеседовать с вами. Пакет не может оставаться у вас.
— Да я вовсе не хочу, чтобы он у меня оставался. Наоборот.
— На мне, как на адвокате, лежит ответственность. Я всецело разделяю доверие, которое Легедри питает к вам. Но вы не одна. У вас есть муж.
— О, он никогда не ходит в сберегательную кассу. Там все на мое имя.
— До тех пор, пока ему не придет в голову какое-нибудь подозрение. Предположим, что противникам Огюстэна удастся столковаться с вашим мужем…
— О! Вы думаете?
— Это было бы катастрофой и для вас и для нас.
— Но в таком случае что же делать? Скажите, сударь.
— Что делать? Немедленно поехать за пакетом и отдать его мне.
Она посмотрела украдкой на Кинэта, заколебалась.
— Я предпочла бы отдать пакет ему.
— Нельзя.
— Почему?
— Он не может больше выходить из дому. Он прячется.
Кинэт повернулся к задней комнате, как будто чуя там невидимую погоню.
— Прячется? Значит, он сделал что-нибудь дурное?
— Он раздобыл бумаги… и прочее… Ну скажем… несколько рискованным способом. Вопреки моим советам. Противники его подали жалобу. Это осложняет положение. Надо, чтобы он не попался в ловушку и чтобы бумаги были в надежном месте. Послушайтесь меня, и мы сразу же покончим с этим.