— С книгой ничего не случилось, не правда ли?
— О нет, сударыня. Я бы охотно показал ее, чтобы вас успокоить. Но в настоящее время она лежит под особым прессом и ее нельзя трогать, пока не высохнет клей.
— Хорошо. Пусть так. Я зайду в среду утром. Или пришлю кого-нибудь. До свиданья.
Оставшись один, Кинэт осыпает себя смутными упреками. Не потому, что он так уж недоволен собой. Побуждение, заставившее его открыть дверь после того, как он сказал себе, что не двинется с места, было правильно. Он сразу взял себя в руки, не выказав, как ему кажется, даже вначале чересчур подозрительного волнения. Но все это не существенно. Следовало бы добиться чего-то более существенного. Чего? Он сам хорошенько не знает. Здравый смысл подсказывает ему, что при создавшихся обстоятельствах единственная задача состоит в устранении непосредственной опасности, опасности, уже давящей на плечи. Всякая попытка усложнить положение, прибавить к уже существующему риску риск новой авантюры граничила бы с безумием. Но в то же время он неясно предощущает целую жизненную систему, основное правило которой — не уклоняться от каких-либо действий, если они теоретически осуществимы и случай манит к ним человека. Такая линия поведения согласовалась бы с общим взглядом на жизнь, с мифом о «высшем человеке», который не успел еще принять у Кинэта определенную форму и только намечается в блестящих и неустойчивых туманах мысли. А главное, она слилась бы в глубине души с ощущением неиссякаемого источника сил. Немедленной наградой ей служила бы напряженность каждого отдельного мига. Всякий след скуки исчезал бы, едва образовавшись. Даже конечный успех представлялся бы второстепенной случайностью, чем-то вроде нового подтверждения, лежащего вне данного действия.
В ряде этих ускользающих интуиций он обособляет несколько более отчетливых идей. Одна из них такова: в обычной жизни, с которой люди мирятся по привычке, много времени уходит на то, чтобы помешать продолжению действий, уже начавшихся, и делается это без уважительных причин, из простого малодушия или из недоверия к себе. Поступая так, беспрерывно производишь внутри себя некое опустошение, уподобляясь владельцу сада, сбивающему во время прогулки головки со всех цветов, уже готовых распуститься. К вам во второй раз приходит женщина. Она молода и красива. Составлять заранее план, намечать определенную цель не обязательно. Но нельзя позволить ей уйти вторично, ничего не предприняв для достижения какой-то цели. Допустим, вы пытаетесь оправдаться. Вы, скажем, замешаны в деле об убийстве, и вам едва хватает всего вашего присутствия духа, всей вашей умственной энергии, чтобы предотвратить появление полиции, которая через несколько часов или даже раньше может постучаться в двери и спросить, почему вы прячете в задней комнате некий чемодан. Такими оправданиями вы только признаетесь в отсутствии размаха.
Кинэт находит сравнение, проясняющее его ум. Некоторые коммерсанты вечно боятся перегрузки. Другие, наоборот, берут за правило никогда, ни при каких обстоятельствах не отказываться от заказов. Рано или поздно они их исполнят. В конечном счете все заказчики будут удовлетворены. У этих людей своего рода коммерческий героизм. К такому героизму случайный коммерсант Кинэт не стремится. Однако то, о чем он мечтает, есть перемещение его в более возвышенный план.
Кинэт задумывается о поясе Геркулес. Двойная снисходительность его улыбки относится и к поясу и к нему самому. Сознание интеллектуального здоровья, которое проснулось в нем с утра, внушает ему терпимость, напоминающую терпимость сильного правительства. Почему бы и не удостоить доверием, отзывающим иронией, это приспособление, ставшее уже привычным? Ему не нужна полная уверенность, которой жаждут люди, измученные сомнениями и бедствиями. Тем лучше, если пояс способствовал приливу жизненных сил, ощущаемых им. Если же нет, то что о нем беспокоиться? Роль фетиша он играет не хуже любого другого предмета. В иных случаях нет ничего важнее точного познания истины. Человек должен строго устранять малейшую возможность ошибки. Если он этого не делает, он глупец или лентяй; и сами события наказывают его. В других случаях иллюзия не предосудительна. Она может развлекать человека, заменять ему общество, подбадривать его, как рюмка вина или папироса. (Кинэт не курит и почти не пьет. Иллюзия в таком значении слова станет, пожалуй, его излюбленным наркотиком.) Нужно только уметь различать случаи.