— А когда я буду в городе? Вы говорили, что мне предстоит много беготни…
— Да, это затруднение. Придется, очевидно, принимать посетителей главным образом в те часы, когда вы будете здесь. Но, с другой стороны, назначая время приема, я обязан считаться с моими клиентами. А ведь мне может понадобиться послать вас с поручением в любое время… Там будет видно.
Бывают дни, когда жизнь словно запутывается в ряд узлов и затруднения кажутся неразрешимыми. Этот день не был таким для Аверкампа. Он не только верил в судьбу. Он как будто делал даже короткую передышку, чтобы поблагодарить ее. Обычно молчаливый, он так и сыпал словами. Он радовался, что близ него находится молодое существо, которому некоторое простодушие в радости едва ли покажется смешным. Но и перед Вазэмом он не мог открыться до конца. Вазэм уже не был настолько юн, чтобы Аверкамп отважился доверить ему самые опьяняющие свои мысли. Это были мысли ребенка. «Как хорошо иметь это. Такое помещение — мне! Эти резные украшения! Эти карнизы! Красивое слуховое окно наружной двери. Гостиная с большой розеткой на потолке, как у богачей. Мне хотелось бы, чтобы дядя Максим из Вормкуда увидел меня сейчас. Стол, который мне пришлют. Красное дерево. Превосходное дерево. Куда лучше дуба. Приятно сидеть здесь. Я встаю, открываю двустворчатую дверь… Красивые обои нужно купить при первой же возможности… Вазэм докладывает о посетителе. Мой секретарь!..»
Он мог бы сидеть так часами, разглядывая и мечтая. Он с наслаждением открывал бы двери, затворял бы их, представлял бы себе, как входят к нему клиенты. Будут ли у него клиенты? Об этом позаботимся потом!
«А это все уже есть. Это не отнимется. Что бы ни случилось, сейчас я этим владею. И получаю за это деньги. Ни гроша долгу. Наоборот. По оплате всех счетов остается еще семнадцать тысяч. Даже семнадцать тысяч четыреста. Я мог бы поселиться здесь. Места сколько угодно. Деньги, которые я плачу за комнату, остались бы у меня в кармане. Диван в углу моего кабинета или в комнате Вазэма. Но это было бы уже не то. Потеряли бы вид прекрасные прямоугольные комнаты. Потеряла бы вид просторная и строгая контора Агентства, это было бы мелочно. И потом, куда девать весь скарб: одежду, чемоданы и прочее? В коридор около кухни? Нет. Я хочу устроить там впоследствии уборную и раздевальню со всеми удобствами. Да и как быть с женщинами? Я не желаю, чтобы здешняя привратница когда-нибудь отпустила мне на этот счет замечание… „Господин Аверкамп? О, воплощение корректности!..“ Я не желаю, чтобы она закрывала на это глаза. К тому же, у меня правило: не давать женщинам возможности совать нос в мои дела. Им незачем иметь сведения о моих источниках дохода и даже знать точно мою профессию. Лучший способ предупреждать осложнения».
Когда они вышли на улицу, Вазэм собрался с мужеством.
— Мне нужно забежать на почту. Не ждите меня, сударь. Если вы пойдете по этому тротуару, я догоню вас.
— А, а! Вы жаждете получить письмо от вашей подружки?
Вазэм открыл двери почтового отделения. Он испытывал тревогу, смешанную с горечью. Это чувство, казавшееся ему сложным и неожиданным, удивляло его.
«Опять ничего не будет. Наверное, она смеется надо мной. Однако никто не заставлял ее спрашивать мой адрес. Ну и пусть. При том положении, которое я займу, случаи представятся, не беспокойтесь!»
В прошлый четверг, в девять часов вечера, как было условлено, он постучался в дверь дамы из автобуса. Более уверенный в себе и в то же время более оробевший, чем за два дня до этого. Умеренно надушенный. Сперва никакого ответа. Потом приглушенные звуки шагов, задетого стула, двери, захлопнувшейся где-то в глубине квартиры. Наконец, наружная дверь приоткрылась и появилась дама, закутанная в пенюар. Она прошептала:
— Ах, это вы! Как мне досадно! Я не могу сегодня. Право, не могу. Приходите в субботу. Да, в это же время… Но для большей верности загляните сюда днем. Спросите у привратницы… Скажите ей «я пришел за заказом для дамы с пятого этажа». Она вам передаст от меня записку. До скорого свидания. Бегите.
С этими словами она быстро приложила свои ярко красные губы к губам молодого человека и закрыла за собой дверь.
В субботу он зашел к привратнице на улице Ронсар сразу после завтрака.
— Ах, да! Заказ для дамы с пятого этажа? Пожалуйста. Передайте это вашему хозяину.
Письмо на голубой переливчатой бумаге в сокращенном виде гласило: «Я в отчаяньи. Сегодня опять невозможно. Удобнее всего было бы, если бы я знала, куда вам писать. Укажите мне какой-нибудь адрес. Во избежание дальнейших переговоров с привратницей напишите его на клочке бумаги и завтра, в воскресенье, как можно раньше подсуньте записку под коврик у двери. Ответ вы получите в понедельник утром, в случае надобности пневматической почтой. Я постараюсь быть свободной в понедельник вечером. Но по крайней мере мне не придется напрасно беспокоить вас».
Свой субботний досуг Вазэм посвятил повторному чтению этого письма, и разочаровывающего и лестного, изучению его внешнего вида и стиля. Это было первое любовное письмо, которое он получил. Но оно отличалось сухостью коммерческой переписки. Без обращения. Перед подписью «Вся ваша», и вместо подписи даже не целое имя, а скорее уменьшительное «Рита». Бумага и имя показались Вазэму изысканными и даже великолепными. Стиль непринужденным и гладким. Бывший ученик школы Кольбера не нашел ни одной орфографической ошибки. Едва две-три небрежности в знаках препинания. Но почерк удивил его. Скверный почерк, неровный, грубый: одни слова написаны как попало, а другие выведены неизвестно для чего. Прачка с улицы Рошшуар лучше бы начертала буквы. Может быть, так пишут светские женщины? Или «кокотки»? Вазэму вспомнились врачи; говорят, несмотря на все свое образование, они пишут на рецептах неразборчивые каракули. Он то и дело задавался вопросом, какой ему дать адрес. До востребования, разумеется. Не говоря уже об удобствах, до востребования как-то сродни любви. Оно подчеркивает ее таинственность. Оно увеличивает ее прелесть. Перебрав в памяти все почтовые отделения своего квартала, он вспомнил про отделение на бульваре Палэ, в двух шагах от новой квартиры Аверкампа. И в воскресенье утром подсунул под коврик у дверей дамы сложенную вдвое записку такого содержания: «211-Г, до востребования. Бульвар Палэ».
В то время в письмах до востребования разрешалось заменять имя адресата инициалами или шифром. Обозначение «211-Г» пленило Вазэма тем, что оно могло бы служить номером автомобиля, автомобиля, принадлежащего ему.
— Нет ли у вас письма для 211-Г?
Поиски продолжались довольно долго. Вазэм боялся, что почтовый чиновник не принимает его всерьез. «Он воображает, что я жду письма от девчонки. Он смотрит, рассеянно».