— Да что вы! А говорят, свидетели часто подвергаются различным неприятностям.
— Иногда им доставляют неприятности следственные власти и адвокаты. Но мы, если они действительно помогают нам, — никогда. Наоборот, наше учреждение очень ценит оказанные ему услуги… Я слышу голос господина Леспинаса. Пойду посмотрю, что там делается. Пока посидите здесь.
Кинэт остается в комнате, точное назначение которой ускользает от него. Во всяком, случае эта комната имеет ближайшее отношение к полиции. В другое время он насладился бы пребыванием в таком месте. Но сейчас голова его пылает. Он опьянен необходимостью выбора. Перед ним несколько видений ближайшего будущего, соперничающих в яркости. Он не в состоянии отказаться ни от одного из них. Он откладывает ту внутреннюю борьбу, которой суждено дать перевес одному из них. Он надеется, что, маяча вместе перед его глазами, они в конце концов сольются воедино. Этот разумный человек доходит до странного пожелания. Он хочет, чтобы разум оставил его в покое.
Снова входит инспектор.
— Теперь займемся делом. Только не внушайте себе ничего. Даже не спрашивайте себя ни о чем. Посмотрите и скажите «да» или «нет».
Они идут по длинному коридору. Приблизительно двадцать метров. Двадцать секунд впереди. Больше и речи нет о том, чтобы выбирать со смаком, поглаживая бороду. Меньше двадцати секунд. А там перекресток событий, на котором он внезапно очутится, как автомобиль, развивший полную скорость. Путь направо и путь налево. Среднего пути нет. И нет времени на колебания.
Инспектор открывает дверь. Кинэт видит г. Леспинаса, сидящего за маленьким столом, и нескольких мужчин на скамейке. Четверо мужчин. Они встают, когда открывается дверь. При виде их Кинэтом овладевает такое сильное искушение, что он чувствует сжатие какой-то пружины между животом и грудью. Послать одного из этих людей на скамью подсудимых и на эшафот; указать на одного из них судорожным движением властной воли. Он сопротивляется, словно бродяга, удерживающийся от желания изнасиловать пастушку. Это сопротивление настолько упорно, что его маленькие черные глаза широко открываются и пот каплями выступает на лбу. Он проходит мимо четырех людей, заставляя себя все-таки смотреть на них. Он оборачивается к г. Леспинасу, который наблюдает за ним. Легонько пожимая плечами и разводя руками, он шепчет:
— Нет… Все не то… Ни один.
Он испытывает нервную реакцию, внезапная опустошительность которой почти непереносима. Что-то говорит в нем:
«За это поплатится Легедри».
XIX
ПОЛУСОН КИНЭТА В ПЯТЬ ЧАСОВ УТРА
«Вход в каменоломню. Ночной сторож. Да, ночного сторожа нет. Глина. У меня фонарь. Или у меня нет фонаря? Глина. Узкоколейка. Без фонаря я ничего этого не увижу. Фонарь, качающийся между мною и им. Нет, пусть лучше мне светит отблеск неба. Зарево Парижа на небе. Вход в каменоломню. Большое отверстие входа. Грот. Грот Шомонского парка.
Он не хочет идти. Он скользит по глине. Мы оба скользим. Он делает это нарочно. Фонарь падает. Света больше нет. „Я не хочу идти дальше“. Он нарочно падает на колени.
Вход в каменоломню. Черный вырез. Отверстие плохо вырезано. Нужно взять лом и расширить отверстие. Нужно взять лом подлиннее. Хорошенько ворочать им в вышине.
Мы никогда не дойдем. Он не хочет идти. Ночной сторож раскачивает фонарь. Да, ночного сторожа нет. Зарево Парижа отсвечивает на рельсах узкоколейки.
Он повторяет: „Я не хочу идти дальше“. Вход в пещеру. Надо идти в глубину. Завести его в глубину. Катакомбы… Как хорошо сохраняются кости!
Он говорит: „Я не хочу идти дальше“. Еще тридцать шагов до входа в пещеру. Надо идти в глубину. Вас ждет Софи Паран.
Фонарь освещает его лицо. Лица нет. Надо потушить фонарь. Зарево Парижа освещает его лицо. Лица нет.
Я не хочу больше видеть это лицо. Надо потушить глаза.
Вход в пещеру. Пойдемте ко входу. Софи Паран вас ждет в глубине. Здесь темно. Но в глубине Софи Паран. В глубине магазин Софи Паран. Софи Паран сидит у себя в магазине, и вокруг нее льется свет.
Спрячьте ваше лицо. Трите рукой ваше лицо, чтобы оно мало-помалу стерлось. Рыбы пожирают лица утопленников. Трите его рукой. Нос исчезает. Подбородок исчезает.
Вход в каменоломню. Мокро? Нет. Чуть-чуть сыровато. Здесь лучше, чем в канале. В самой глубине вам будет лучше, чем в канале.
Он твердит: „Я не пойду дальше“. Вас ждет Софи Паран. Кто говорит про канал? Там нет воды. Там Софи Паран в лучах света. И еще там, — как это случилось? — молоденькая дама, книгу которой я должен закончить завтра утром.
Свет пожирает ваше лицо.
Он говорит: „Там нет Софи Паран. Я не пойду дальше“. Она там. Идите. Уверяю вас.
Нужно убить его, когда он повернется спиной. Нужно убить его в самой глубине. Идите. Идите скорей. Вас ждет Софи Паран.
Слышал ли кто-нибудь звук выстрела? Ночной сторож не слышал. Ночного сторожа нет. Здесь Софи Паран, но она не слышала.
Паф! В глубине. В каменной расщелине. Света сколько угодно. Нежного света. Вам будет лучше, чем в канале.
Не надо убивать. Никогда не надо. Люди мрут, как мухи. Убить муху.
„Не убивайте меня“. „О, что за вздор! Я убью еще десяток таких, как вы“.
„Вам нужны мои деньги?“ Что за вздор!
Вход. Опять главный вход. О, как ужасно все время возвращаться на то же место. Я толкаю вас по рельсам. Посмотрите, там, дальше, очень сухо.
Нет, это не канал. В глубине канала нет такого нежного света.
Я не хочу больше видеть ваше лицо. Оставьте ваше лицо в глубине.
Он не хочет идти дальше. Опять! Я не могу убить его, потому что бродяга прислушивается.
Ночной сторож прислушивается.
Я могу убить вас только в глубине. Софи Паран ждет вас в глубине. Любовь. Солнце любви. Солнце восхода.
Я даю ключ Софи Паран, чтобы она положила ваше лицо в сейф.
Вечная любовь.
Вам будет здесь лучше, чем в канале, мой друг. Обернитесь. Посмотрите. Как приятно здесь мертвецу!»
XX
В СРЕДУ ВЕЧЕРОМ
Приближалась уже середина обеда. Разговор все еще оставался вежливым и безличным. Они с любезным оживлением говорили о вещах, не имевших — оба прекрасно знали это — ничего общего с тем, что являлось целью их встречи. Потом само собой наступило молчание. Прежде, чем прервать его, Саммеко для приличия выдержал паузу.
— Господин депутат. Мы только что вспоминали край, очень мной любимый… У меня связаны с ним хорошие воспоминания… В вашем лице край этот представлен так, как он это заслуживает, блестяще… Но, видите ли, сейчас я в очень тягостном и затруднительном положении… в положении человека, решившегося — скажем прямо, на обман. О, не смотрите чересчур строго… Я уверен, вы меня поймете. Прежде всего даю вам слово, что ни одна живая душа не знает о нашем обеде. Таким образом, если моя… если моя дерзость не встретит у вас снисхождения, вам стоит только забыть этот скромный обед, этого мало интересного собеседника, и все будет кончено. Я же, со своей стороны, сохраню в сокровенном уголке моей памяти впечатление о разговоре, поистине очаровательном.
Он кашлянул, приложил к усам носовой платок из белого шелка.
— Помните, вчера, в редакции вашей газеты, я представился вам, сославшись на моих друзей Босбефов. Вы приняли меня без церемоний и без недоверия; если бы вы знали, как это меня тронуло, чисто по-человечески. Босбефы и в самом деле мои старинные и близкие друзья. Тут я не солгал. Но я сказал вам, что артистический комитет Турени уполномочил меня ознакомить вас со своими планами. Тут я солгал. Солгал по необходимости. Сейчас вы все поймете. Когда вам вручили мою визитную карточку, вы не обратили внимания на мою фамилию?
— Особого внимания, признаться, не обратил.
— Как раз на этих днях вы могли встретить ее в деле, изучением которого вы заняты; правда, в числе фамилий второстепенных. Но, разумеется, не фамилии интересуют вас больше всего. Ну, тем лучше. Я буду говорить вполне откровенно. Мне одному принадлежит инициатива этой попытки. Я ни с кем не говорил о ней. Начну с исповеди. Я один из тех людей, судьба которых построена на случайности, на случайности рождения, связей. Я был вынужден занять положение, нисколько не соответствующее моим склонностям. Мне хотелось бы путешествовать, записывать свои ощущения, жить в странах, богатых стариной и искусством, мечтать, вполне свободно предаваться чувствам. Пьер Лоти, некоторые утонченные англичане, Морис Баррес без политики, я не презираю политики — но ничего не смыслю в ней, вот кому следовало бы стать моими наставниками, вот с кого я мог бы брать пример. Я впутался в дела, нагоняющие на меня скуку и часто внушающие мне отвращение… Относительно ценности этих дел у меня нет никаких иллюзий. Я иногда борюсь за позиции… бог знает какие позиции!.. из честности перед моими компаньонами, из-за семейных обязательств… Но я не хочу бороться с таким человеком, как вы.