Позже я подумал, что Агата несколько преувеличивала. Преувеличивала, чтобы меня подбодрить - это просто подвиг со стороны педантичного Мозга. На самом деле, я учился совсем не так быстро, как следовало бы. И не так быстро, как мог бы учиться Тин.
Я решил, что буду приглядывать за господином Олли, на случай, если кто-то попытается его обидеть. Ему самому об этом сообщать не следовало, чтобы лишний раз не уязвлять гордость. Интересно, как я могу защитить его? Способов, вообще-то, много. Яд, кислота. Шпага, рапира, сабля, меч, стилет. Куда-то меня понесло, размечтался. На самом деле, в нашем случае оружие только одно - слово. Не защитить, так поддержать.
- Так чем я могу тебе помочь? - спросил Тин.
- Ой, да, - спохватился я. - Я решил подарить госпоже Агате книгу. Хотел с тобой посоветоваться.
- Но... я не разбираюсь в книгах. Я не так-то много читаю.
- Смотри, - сказал я, проигнорировав его заявление. Я дал ему в руки одну из книг. - Забудь, что я тебе говорил. Всё, о чём сейчас прошу - чтобы ты начал читать.
- А почему она заклеена газе...
- Потом. Пока просто начни читать, пожалуйста.
Несколько секунд Тин с недоумением смотрел на обложку, но затем повиновался. Через какое-то время я почувствовал, что он зачитался - того мне и надо было. Я резко вырвал у него из рук книгу.
- Эй! - возмутился он. - Я хочу дочи...
- Значит, всё правильно, - удовлетворённо кивнул я. - Подходит. - Я как ни в чём не бывало вернул ему книгу.
- И это всё? Я помог? - Тин удивлённо поглядел сначала на книгу, потом на меня.
- Очень, - честно сказал я.
- Круто. А можно мне...
- Можно, - кивнул я. - И знаешь что, возьми насовсем. Госпоже Агате я куплю такую же.
- П-правда?
- Да.
- Спасибо, - серьёзно кивнул Тин. - Я тоже как-нибудь подарю тебе книгу. Завтра можно прийти на занятие? - осторожно спросил он.
- Да. Можно сразу после школы.
Глава четвертая
Лето две тысячи сто пятнадцатого года уже стояло на пороге нашего дома, ожидая, когда хозяева пригласят его войти. Но нам нельзя было впускать гостя, потому что он, войдя внутрь вместе со своим тёплым ветром, весёлым гудением насекомых в траве, мягким перешептыванием деревьев над головой, лёгкостью и свободой, свёл бы на нет рабочее настроение, необходимое для подготовки к экзаменам. Я-то был к ним готов давно, не специально, просто так получилось. А вот Тину пришлось нелегко с подготовкой. Я помогал ему, как мог, а он старался изо всех сил. Потому, когда за окнами заливался беззаботным смехом молодой июнь, над столом, за которым мы сидели, висела маленькая хмурая тучка, а в комнате царила пахнущая книгами прохлада. Мне нравилась эта камерная осень.
- Ты сегодня хорошо поработал, - одобрительно сказал я своему ученику. - Теперь, если хочешь, мы могли бы порешать математику.
- Давай, - с готовностью согласился он.
Я стал обстоятельно распутывать интересную геометрическую задачу, получая от хода решения удовольствие, близкое к эстетическому. Когда через час я получил ответ, необычайно красивый и без иррациональностей, и, довольный собой, повернулся к Тину, я увидел, что мальчик сидит и смотрит скучающим взором в окно.
- А ты, конечно, уже решил?
Он кивнул.
- Давно?
- Давно, - пожал плечами он. - Наверное, сорок минут назад или около того.
- Прости, - улыбнулся я. - Я и забыл, что тебе нужно давать задачи сразу горсткой, как орешки.
Он рассеянно улыбнулся в ответ.
Я просто дал ему определения и теоремы, он понял их и запомнил с первого прочтения, а затем как принялся применять - будто всю жизнь только тем и занимался. У меня захватывало дух, когда я пытался следить за ходом его мысли: я будто садился в скоростной поезд и мчался в нём, не касаясь земли. Притом было весьма сложно не выпасть из окна по дороге.
Меня приводило в восторг происходящее в голове Тина, искренне восхищали его способности; между тем, он сам относился к ним равнодушно, если не сказать - с пренебрежением. Ему нравилась математика, но он не придавал никакого значения своим успехам в ней. Куда больше, чем радовался этим успехам, Тин огорчался из-за неудач в Гуманных науках. Они шли у него довольно туго: иногда ему приходилось заниматься зубрёжкой.
- Эйвер, мне кажется, у меня никогда не получится, - ныл он периодически.
- Всё получится, - заявлял я и продолжал остервенело кормить его мозг невкусной для него едой. Это было мучительно, но я знал, что он окончательно возненавидит себя, если не будет продолжать, да и я себя возненавижу. При этом я чувствовал, что перестать изучать математику с его стороны будет ужасным преступлением, равносильным убийству, и не давал ему перестать.