— Ну а что вы хотите от меня услышать, мистер Коссмейер?
— Только правду, Боб. Какова бы она ни была — вот что я от тебя хочу.
— Ну... тогда, наверное, нет. То есть я имею в виду, я только в тот день так пошел.
— Отлично, — отвечал я мягко. — Значит, это правда, только этого я и хотел. Теперь давай посмотрим. Давай мою память проверим. Ты в тот день был очень взволнован. Не оглядывался по сторонам и очень торопился. Правильно?
Тогда скажи мне — только правду, — как же ты так хорошо запомнил путь?
— Ну... — он судорожно сглотнул, — может, я не запомнил. Может, вы не хотите, чтоб я говорил, что...
— Боб, послушай меня, мальчик. Я на твоей стороне. Я твой друг. Понимаешь, я как врач. Ты же знаешь, иногда врач причиняет боль для блага больного. Вот и я делаю то же самое. Ты должен понять. Ты ведь хороший, неглупый парень. Только говори мне правду — говори все. Как помнишь.
— Ну, я не помню точно. Так, что-то припоминаю.
— Ну и?..
— Ну, я тогда едва что-то замечал. Теперь только начинаю что-то припоминать. Ну, то есть точно не помню, а припоминаю.
— Так-так, молодец, Боб, продолжай.
— Обычно я там шел не торопясь. Ну, мог засмотреться на кроличью нору или там перепрыгивать через канаву, камнем в столб кидаться — ну, короче, всякая ерунда. Но в тот день мне было не до того. Я просто шагал вперед, куда глаза глядят, и...
— Ну естественно! И с любым на твоем месте было бы то же самое. Отлично, Боб!
Нет, это все не годилось. Для Клинтона и для суда этого было недостаточно. Хотя... могло бы помочь — немного. Что-то на этом можно соорудить. Звучит вполне достоверно, правдоподобно — мальчик не мог это выдумать под влиянием момента. Только бы он упорно стоял на своем — если, конечно, это правда, а не попытка угодить мне...
Я не хотел на него давить. Видит Бог, не хотел. Но ничего другого не оставалось. Надо было быстро выудить из него правду. Сам бы он дозревал до этого неделями — если бы вообще дозрел — а времени у нас в обрез. Во всяком случае, у меня... У меня же не один клиент! Не собираюсь же я всю жизнь возиться с ним одним! Долго же тебе придется жить, Коссмейер!
Я предложил ему газировки, взял и себе. Пошутил с ним еще, заставил усмехнуться несколько раз. Когда мы вновь обратились к фотографиям, казалось, он чувствует себя свободнее. Нормально реагировал на вопросы, отвечал уже без оглядки на то, как я это воспринимаю.
Ну да, там была яма у высоковольтной линии, но она там уже давно. Он не знает, если только ее не выкопали для опоры — по ошибке. Но у этих опор никто не появлялся, так что спросить не у кого.
Да, верно, там есть выгон с какими-то коровами. Но дом далековато оттуда, за несколько миль. Чтобы его увидеть, надо выйти к шоссе, а он туда не ходил.
Да, точно, здесь, левее, что-то вроде свалки. Теперь ее огородили и запретили возить в нее мусор. И все равно это порядочно от его маршрута. К ней ведет что-то вроде заброшенной проселочной дороги, которой больше никто не пользуется.
Да, еще пруд. Там таких маленьких прудиков два или три. И ничего в них нет — одни головастики. Никто там не купается и рыбу не удит. Никогда он там никого не видел, так что и в тот день никого там быть не могло.
Ну да, он покуривал немножко, но только если угощали. Никогда не покупал. И никогда не оставлял окурков после себя на том месте, где убивал время. Ну да, было такое местечко, прямо вон у тех камней. Да, точно, там земля очень твердая. Может, там и остались какие-нибудь отпечатки следов, но разве это что-то доказывает? Иной раз он мог их там оставить... Да, эти наручные часы почти всегда на нем. Отец ему купил, когда они как-то вместе ездили в город, и... поэтому он знал, который час. И не нужно было никого спрашивать. Да и кого спросить-то...
Так мы перебирали снимки, и он еще минуту-другую повспоминал про часы, купленные отцом, и вообще о том времени. Потом посмотрел на меня, и мне показалось, скулы у него напряглись.
— Видно... видно, все это нехорошо, да? — спросил он.
— Ерунда. Ты все рассказываешь правильно, Боб. Так и продолжай, и все будет о'кей.
— Н-но... что же мистер Клинтон сделает, если мы не сможем...
— Да провались он. Ты не совершил ничего дурного, и они с тобой ничего дурного не сделают. Ну-ка, давай еще разик взглянем на эти картинки...
Мы прошлись по снимкам еще раз. Все то же самое, только на этот раз он говорил медленно.
Я поднялся и прошелся по комнате. Он смотрел на меня и был готов повторять снова и снова, я же чувствовал, что уже на пределе и могу сорваться.
Я сгреб снимки, подошел с ними к окну и стал их потихоньку рассматривать на свет.
Ничего. Я уже знал каждый шаг его пути, и ничего это не дало. Ничего, что могло бы означать присутствие каких-нибудь людей — тех, кто мог его видеть.
Я отсмотрел последний снимок и громко выругался. И что ему было не дойти до поля для гольфа? Не спуститься чуть-чуть с холма, так чтобы его заприметили? Какого черта он торчал на тех проклятых камнях, когда...
Снимки выскочили у меня из рук, все, кроме одного. Я опять посмотрел его на свет, поворачивая так и сяк и прищурясь. И вдруг воскликнул:
— Ну-ка, Боб, давай сюда! Быстро, черт тебя побери!
— Д-да, сэр. — Он прямо так и подскочил. — Да, мистер Коссмейер?