Леннокс прошел курс реабилитации и до сих пор посещает собрания, или, на его жаргоне, сходки «Анонимных наркоманов». Ему известно, как действует наркотик: сплющивает тебя, словно какую-нибудь ромашку для гербария. Ты вроде ты, но вместо трех измерений существуешь в одном. Дерганый, вырванный с корнем, ты даешь волю сарказму, в тебе доминирует ощущение вседозволенности — словесной, физической и сексуальной.
Девушка, ну та, в Таиланде; она же была совсем дитя.
Мальчишник в Бангкоке. Девушки очень юные, но с этими азиатками никогда не угадаешь — такие они миниатюрные. И вообще, мы были на отдыхе. Напились в баре «Панкин». У меня на коленях тайка, выкрашенная в блондинку. Нотменов пьяный шепоток:
— Хочешь узнать кискину масть — смотри на брови, а не на волосы.
Вот интересно, вписался бы в нашу компанию “Правильный Джордж Марсден, любитель отутюженных костюмов? Может, окажись он тут, повел бы себя как положено полицейскому? А как положено вести себя работникам правоохранительных органов, когда они не при исполнении? Служба службой, а отдых отдыхом.
И тут я увидел, что Гиллман тоже держит на коленях девушку. Точнее, девочку. Я ему сказал что-то типа «поищи кого постарше», а он:
— Ей за это платят, значит, все путем.
Я был пьян. Мы повздорили. Я спихнул с колен свою «блондинку». Спихнул с Гиллмановых колен Гиллманову девочку. Гиллман вскочил. Головой долбанул меня в лицо, обрушил на пол. Потом уже Нотмен довел меня до такси. Бангкокские врачи мне битый час нос вправляли, и все равно он теперь кривой. Потом я узнал, что за мое заступничество поплатилась Гиллманова девочка. Он на нее сорвался. Она была совсем ребенок. Сначала маленькая тайка, потом Бритни...
Хватит рефлексировать.
Порошок попадает на слизистую. Образ Бритни вытесняет реальная женщина, соблазнительная в своей неряшливости.
Робин. Приторно-девчачий голосок становится сексуальным. Красавица с Юга: Скарлетт О’Хара. А Ретт Батлер, конечно, он. «Я сама с Алабамы...»
— Расслабиться не хочешь, красавчик? — мурлычет Робин.
Ленноксу известно: одного ощущения, что готов оттрахать весь мир, недостаточно, нужен экстрим, бешеный, извращенный экстрим, чтобы его вялый пенис хоть мало-мальски затвердел.
— Погоди, — мямлит он, наливает водки.
Он будто сам себе яму вырыл.
На пуф пикирует Ланс Диринг, начинает грузить разговорами о рыбалке. Леннокс знает — это кокаин подействовал, Диринг сейчас не Диринг, вот и пытается материализоваться: он здесь, он сильный, он главный.
— Вчера такую рыбину вытащил, жуть. Тащу, а сам думаю: ведь она мне сейчас удочку сломает. Но все равно тащу. Врешь, не уйдешь. Для тебя, рыба моя, все кончилось, когда ты крючок заглотила.
Рэй Леннокс кривится на Дирингову безгубую улыбку и выдавливает односложные ремарки. Смотрит на мосластое лицо, замечает слюну, скопившуюся в углу рта, и ничего не чувствует: ни симпатии, ни отвращения. Куда что девалось? Их с Дирингом связывает только наркота, и то в один отдельно взятый вечер. Леннокс скрипит зубами. Они с Дирингом — препятствия на пути друг у друга. Так пилоты Формулы-1 на скорости пытаются вписаться в поворот. А тут что? Обмен репликами, мимолетная откровенность в уродливой форме, взаимная демонстрация обнаженных нервов. Ланс встает, танцует с Робин, которая явно его боится, потом с улыбающейся Стэрри, с которой явно спит.
Нельзя ему жениться на Труди. Если бы они намеревались пожениться, они бы уже давно это сделали. Они познакомились, когда ей было восемнадцать, а ему двадцать семь. Восемь лет назад. Он как раз получил второе серьезное повышение, стал детективом-инспектором. Его прочили в самые молодые начальники полиции в Шотландии. Шутили, конечно, но в каждой шутке есть доля правды. Однако с тех пор все заглохло. Болото какое-то. Леннокс втягивает очередную дорожку. Тогда они с Труди расстались.
А через три года возобновили отношения. Он как раз вернулся из Таиланда, весь в благих порывах, записался к «Анонимным наркоманам», снова занялся кикбоксингом. Они встретились в новом спортзале, где Леннокс тренировался. Он не знал, что у Труди абонемент. Кофе попили и разошлись. Оба в свободном поиске. Щелкнуло, закоротило. Не погасло. Склеилось. Поужинали вместе. Сходили в кино. Он поднялся выпить кофе. Постель. И тут сладилось. Секс. Секс был лучше, чем три года назад. Труди: ухоженная, уверенная в себе владелица годового абонемента в фитнес-клуб, а не полноватая неопытная девчонка. Леннокс: свободная от алкогольных паров секс-машина. Отношения строились на чистом сексе. Все равно что капусту по седьмому разу разогревать, говорили приятели. Берегись. Ошибку совершаешь. Леннокс отмахивался.
Но Труди любила его. Любила, потому что он был, что называется, висяком, а степень собственного тщеславия Труди — достаточно убедительной: с ее, Труди, любовью, без баловства и поблажек, любовью, которую она возвела в брэнд, Рэй Леннокс, Проект “Леннокс”, успешно реализуется. Леннокс, вышедший в тираж супермен, произведет на свет здоровых шотландских детей протестантского вероисповедания, каковые дети проявят выдающиеся способности не только в науках, но и в спорте, и станут образцовыми гражданами, что вообще характерно для шотландцев. По крайней мере для экспортных партий шотландцев.
Труди видела, как изменился Леннокс. Зрелый — вот какое определение она чаще всего употребляла. Первое ее прикосновение к Ленноксу после разлуки было не рукопожатие, не объятие — она провела пальцами по его переносице.
— У тебя нос теперь кривоватый.
— В Таиланде сломал, — пояснил Леннокс, глядя ей в глаза. — Поэтому и с наркотиков решил слезть. Понял, до чего они доводят. Понял, что я потерял.
Труди увиденное понравилось.
Но видела она то, что хотела видеть. Леннокс был раздавлен. С виду циник, а душа — как фарш. Непробиваемый Леннокс с расщепленными нервами. Так Роббо говаривал, а Роббо был проницательный.
Леннокс исправно молотил боксерскую грушу. Иногда это помогало. От тренировок крепли мышцы, обострялась реакция, росла уверенность. Леннокс стал ходить вразвалку, смотреть свысока. Знал: другие мужчины чувствуют, это не пустое чванство. Но иногда, если случалось что-то действительно скверное, помогали только разговоры. В Эдинбурге же люди разговаривают разве что за стаканом спиртного, а кокаин дает возможность дольше не пьянеть и соответственно дольше разговаривать. Дело Бритни Хэмил было из разряда действительно скверных. И вскоре Леннокс уже пропускал сходки в «Анонимных наркоманах», а грушу молотил вполсилы. Всякий раз, когда в попытках угадать, кто похитил девочку, Леннокс открывая базу данных и вглядывался в лица педофилов, его потребность в кокаине делалась нестерпимой.
— Давай же, милый, — шепчет Робин, чуя крушение планов. — Я хочу секса. — Ее отчаяние напоминает Ленноксу о стриптизерше из Форт-Лодердейла или даже о Труди. — А что?
Только не говори, что это эгоизм.
«Еще какой, — думает Леннокс. — Шансонетка чертова, у тебя же дочь через стенку спит».
— Да нет. Просто я не хочу тебя трахать. В смысле, — он делает паузу, мрачно смакует эффект, — не могу, я с кокаином, кажется, переборщил.
Робин украдкой взглядывает на Ланса и Стэрри, увлеченных зажигательным латиноамериканским танцем. Судя по липким гримасам и презрительному шепоту, они сговариваются уничтожить и Леннокса, и Робин. Джонни пригорюнился в кресле, от его бегающих глазок воздух в комнате затхлый. Леннокс смотрит на Робин: личико с кулачок, глаза круглые, как у безнадежно напуганного в нежном возрасте.
— Давай тогда просто полежим в соседней комнате, — шепчет Робин, в голосе неприкрытая мольба. — Мне нужно, чтобы кто-то был рядом. Рэй, я по уши в дерьме, я качусь по наклонной. Я запуталась. Меня только мысли о Тианне и держат... Если я что хорошее и сделала в своей проклятой, гребаной, убогой жизни, так это дочь родила...