— Я, думаешь, хочу? По-моему, лучше сегодня отстреляться — все равно день потерян, я после перелета как неживой, — произносит Леннокс, набирая номер.
— Ладно, — уступает Труди. — У нас времени полно.
— Вот и молодец, — отвечает Леннокс, внезапно понимая не уместность слова «молодец». Во время разговора с Джинджером Леннокс не может смотреть на Труди. Труди слышен голос ушедшего на покой полицейского — скрипучий, громкий, полный пугающего энтузиазма по поводу приезда земляков.
Леннокс кладет трубку. Сообщает Труди, что Джинджер заедет за ними попозже, они вместе выпьют и перекусят. Видит: внутри у нее что-то оборвалось. В целях самообороны переводит взгляд на стол. Кажется, стакан отклонился на несколько дюймов вправо.
Труди вздыхает с деланной покорностью.
— Я пойду, только если ты пообещаешь не говорить о работе.
— Обещаю. — У Леннокса расслабляются лицевые мышцы. — Давай сначала выпьем по коктейлю. Коктейли входят в
стоимость. — Леннокс машет купоном, который ему дали при заселении. Читает вслух: «Добро пожаловать в Саут-Бич! Бесплатные коктейли с двух до четырех дня».
— Рэй, ты бы поаккуратнее с алкоголем. Ну глупо ведь. Что же, столько усилий в «Анонимных наркоманах», и все впустую?
Леннокс обходит вокруг стола. Под этим углом зрения стакан как стакан.
— У меня просто настроение такое — выпить в людном месте. Курс лечения-то я прошел, в конце концов. Я же не кокаин собрался нюхать. — Вдруг осознав, где находится, Леннокс встряхивает головой и неловко добавляет: — Даже если б и захотел, а я точно не захочу.
Труди закатывает глаза. Меняет курс.
— А почему ты своей маме не позвонишь? Сказал бы, что мы благополучно долетели. Она, наверно, волнуется.
— Не волнуется, — упрямо произносит Леннокс. — Пойдем коктейли пить, — торопит он, стараясь, чтобы Труди по голосу не поняла, как ему сейчас необходим алкоголь.
Еще во время заселения Леннокс для себя решил, что камерный отельчик не по нем. Гладенькие хромированные ручки, засилье гравюр, драпировки на зеркалах и гнутые люстры его не трогают. Нет, он ничего не имеет против роскоши и декаданса. Просто здесь все слишком напоказ. Они спускаются в бар. Народу уже полно. Леннокс залпом выпивает мартини с водкой. Вдруг по маргинальному дыханию Труди, по тому, как она старается не звякать бокалом о мраморный столик, Леннокс догадывается: Труди напряжена не меньше него. Ее напряжение Ленноксу тяжелее любой истерики, ему хочется на воздух. Что обслуга, что гости не ходят, а выступают, поминутно охорашиваются, как на подиуме, каждый исподтишка разглядывает ближнего, причем старательно изображает полнейшее безразличие. Леннокс смотрит на дверь.
- Давай, пока Джинджер не приехал, сориентируемся на местности.
Жара. Леннокс вспоминает прогноз погоды — обещали нетипично теплую зиму. Как правило, в январе бывает не больше семидесяти пяти по Фаренгейту, а тут все девяносто пять[4]. Леннокс плавится. В прямом смысле. Ощущение, будто его засунули в огромную духовку. Вместо мозгов рагу, вместо черепа кастрюля. В такую жару далеко не уйдешь. Они садятся в патио ближайшего бара-ресторана. Девушка-официантка, просияв, как фотовспышка, вручает меню.
— Жара невыносимая. — Леннокс, даже сидя в тени, еле ворочает языком. Они с Труди взяли еще по коктейлю, на этот раз «Морской бриз». И прошли-то всего один квартал — по Коллинз-авеню к Оушен-драйв. Мимо дефилирует золотая молодежь, берет от жизни все — лоснятся загаром накачанные мачо, девушки в бикини и саронгах хихикают и надувают губки; женщины постарше тщатся с ними конкурировать при помощи гормонов,
пластики и химического пилинга. Знойные, смазливые выходцы из Латинской Америки, все в белых штанах, курят кубинские сигары под цвет собственных подружек. Отовсюду слышатся ритмы сальсы и мамбо, где-то старается неизбежный басист. Океан близко, только улицу с двухсторонним движением перейти. Затем миновать два узких газона, засеянных бермудской травой и разделенных шоссе, и за пальмовой рощицей будет полоска пляжа.
Отсюда не видно, но чувстэуется: океан близко.
— Рэй! — Ладонь Труди обжигает лоб. Леннокс вздрагивает.
Труди будто тавро поставила. — Да ты же просто раскаленный!
Труди подхватывается, бежит к ближайшему магазину и возвращается с бейсболкой. На бейсболке символика ныо-йоркских «Янки». Труди нахлобучивает бейсболку на Леннокса. Сразу легче становится.
— Нет, главное, сидит и мозги поджаривает! Да еще постригся чуть не под ноль, будто не знал, куда мы едем!
Труди роется в пляжной соломенной сумке, находит крем от загара и мажет Ленноксу шею и руки, не забывая зудеть.
— Еще и футболка черная! В такую-то жару! И вообще, не понимаю, почему ты шорты не надел.
— Я думал, в шортах неприлично, — бормочет Леннокс.
Когда он был мальчиком, мать вот так же командовала, причем везде. И дома, в крохотном садике с подстриженным газончиком и извилистой мощеной дорожкой, ведущей к ветхому навесу. И в то лето в Дингуолле: они гостили у Ленноксовой тетки, стояла нехарактерная для высокогорья жара. Потом еще в Льорет-де-Мар — Ленноксы тогда впервые выбрались отдыхать за границу, с приятелем и сослуживцем отца Джоком Аллардайсом и его женой Лиз; вскоре Джок с ней развелся. Первый отпуск за границей стал и последним, поскольку Авриль Леннокс была беременна младшим братом Рэя, а его старшая сестра Джеки входила в возраст, когда отдыхать с родителями не принято. Леннокс нашел на пляже старого шелудивого пса, привязался к нему. Реакция отца его напугала.
— Чтобы я тебя рядом с этой грязной тварью не видел. Он, наверно, бешеный, — горячился Джон Леннокс. — Испания — это тебе не Шотландия, тут заразы хватает.
Леннокс стаскивает бейсболку, разглядывает вездесущую символику. С кислым видом снова надевает. Есть в этой бейсболке что-то отвратительное. Подобные головные уборы любят те, кто ни на бейсбольном матче сроду не был, ни в Нью-Йорке. Такая бейсболка вполне могла валяться в шкафу у Мистера Кондитера.
- Что тебе не нравится? — спрашивает Труди.
— «Янки» мне не нравятся. А не было ничего с символикой «Бостон Ред Сокс»?
— Кепок полно, я только не знала, какую тебе взять. Я просто не хотела, чтобы у тебя мозги расплавились! «Янки» первые под руку попались.
— А мы во Флориде. — Леннокс поводит плечами, пытается вспомнить название флоридской бейсбольной команды.
«Мерлине». Кажется, были такие. «Мэджикал Мерлине».
— Ну и что, что во Флориде. Всё равно мы в Америке. — Труди пригубливает «Морской бриз» и снова углубляется в записную книжку. — Сходи спроси, может, тебе бейсболку и обменяют... Я все же думаю, Мэнди Девлин и ее друга лучше пригласить на вечеринку, чем в церковь или на обед. Как по-твоему?
— Угу, — отвечает Леннокс. Он встает, потягивается, заходит в магазин. Футболки с символикой в ассортименте: мадридский «Реал», «Манчестер Юнайтед», «Барселона», «Милан». Бейсболки тоже. Леннокс берет бостонских «Ред Сокс», сразу же надевает. Возвращается в патио, нахлобучивает Труди на голову нью-йоркских «Янки». Труди вскидывает руку, словно Леннокс испортил ей прическу, но на полпути останавливается.
Она смотрит снизу вверх, хлопает ресницами, сжимает его здоровую кисть. В Ленноксе поднимается нечто похожее на надежду, голос Труди выполняет роль волнореза.
— Рэй, я очень счастлива. —-. Признание звучит как угроза. — Ты расслабился? Может, пойдем в отель?
— Мне надо узнать счет между «Хартс» и «Килмарноком».
Есть тут где-нибудь интернет-кафе?
Труди поджимает губы, но в следующую секунду лицо ее светлеет.
— Заодно покажу тебе сайт, где можно для вечеринки музыку заказать.
Труди читает уже другой журнал, о телезвезде Дженнифер Энистон, как она тяжело переживала развод с Брэдом Питтом, который теперь с другой актрисой, Анжелиной Джоли. Оба журнала лежат на столе. Оба об отношениях между мужчиной и женщиной: у одного в фокусе день счастья, у другого — годы неуверенности, размолвок и измен. Леннокс еще в самолете пролистал этот, второй. У Дженнифер Энистон сейчас, кажется, роман, опять с актером, имени его Леннокс не запомнил. Труди указывает на фото.