Тебе удалось не закричать и даже взглядом не выдать своих чувств; ты продолжал хладнокровно искать причины. Методы изучения серийных убийц, извращенцев, педофилов у нас те же, что и методы изучения мыслителей, художников, людей науки; через них мы пытаемся проникнуть в тайну нашей собственной природы.
И в тебе Кондитер увидел то же пагубное любопытство, и использовал его как наживку.
— Вы не похожи на других, — с пафосом заявил он. — Им достаточно знать как. Как я завожусь, овладеваю, трахаю, убиваю, скрываюсь. А вам до зарезу надо понять почему. Вы хотите, чтобы я вам поведал, что в детстве меня совратил родной отец, или пастор, или кто бы то ни было. По вашему убогому разумению, непременно должны присутствовать причина и следствие. Но вы, Леннокс, всего-навсего защищаете слабаков
вроде себя самого. Вы не можете принять тот факт, что человек по сути — охотник, хищник. Цивилизованное общество и придумано-то было с целью защитить слабых и трусливых — не важно, богаты они или бедны — от сильных и предприимчивых, у которых достаточно смелости, чтобы исполнить предназначенное судьбой для особей своего вида. От тех, у кого хватает решимости брать все что хочется.
И Кондитер растянул в глумливой улыбке дряблый, будто резиновый, рот — рот, который ты жаждал содрать с его физиономии.
— А знаете ли вы, что почти пять лет меня искала вся британская полиция и никто даже не догадывался, кто я на самом деле такой? А я все это время писал телеги в ближайший участок — дескать, вандализм процветает, от дебоширов житья нету.
И ваши доблестные коллеги бежали на помощь по первому зову.
Это была правда. Мистер Кондитер, или Жеребец, педантичный госслужащий из тех, вокруг кого в утренней электричке Эйлсбери—Мэрилбоун, набитой белыми воротничками, в радиусе фута всегда свободно, всех одурачил. Свой извращенный, хотя и расчетливый ум он скрывал под личиной ярого общественника. Думали, он увлекается фотографией; однако на темном чердаке, куда не могла добраться немощная мать Кондитера, на самом деле находилась лаборатория. И выходные, и праздники Кондитер проводил за планированием. Его настоящим хобби были похищения, изнасилования и убийства.
Обыкновенно Хорсбург снимал коттедж часах в двух езды от намеченного места охоты. Ньюла Эндрюс умерла в Фенландс Стейси Эрншоу — в Лейк-Дистрикт, Бритни Хэмил — в Бервикшире, на побережье. Хорсбург также сознался, что в Нормандии убил маленькую француженку, и сообщил, где закопал ее тело.
— Эти курортные романы! — оживился он и с улыбкой ведущего ток-шоу наблюдал, как в тебе закипает ярость. — Они всегда такие быстротечные!
Результатов признания явилось освобождение сельхозрабочего, успевшего провести во французской тюрьме целых семь лет. Кондитер, однако, отказался от дальнейшей помощи следствию. В ответ на предъявленные тобой фото пропавших без вести детей он сделал честное лицо.
— Нет, про этих ничего не знаю.
Ты же не сомневался: были и другие жертвы.
Ни одна из находившихся в розыске девочек не фигурировала ни в обширной Хорсбурговой базе данных, ни в его подробных заметках. Однако отсутствовали также и данные на Ньюлу, Стейси и Бритни — очевидно, Хорсбург уничтожал их по завершении каждого омерзительного акта. Сколько всего детей он убил?
Вскоре нашелся белый фургон. У Хорсбурга имелся также и черный. Оба он держал в гараже под замком, в миле от своего дома, и использовал исключительно в преступных целях. Хорсбург выбирал жертв без какой-либо системы, всякий раз в новом районе. У него обнаружились и видеозаписи.
Если что и могло с большей эффективностью, нежели допросы Кондитера, выбить тебя из колеи, то только просмотр пленки с истязанием Бритни. Вы с Даги Гиллманом вместе смотрели.
— Он сделал это пять раз, — жестко, холодно констатировал Гиллман. — Сначала изнасилует, потом придушит до обморока, потом в чувство приведет — и давай по-новой. Фишка у него такая.
Гиллманов голос и кадры видеозаписи мелькали в твоем мозгу, ты же смотрел на руки Хорсбурга. У тебя перехватило дыхание, ты скорчился и вдруг услышал собственные, ничем не аргументированные, как детская просьба, слова:
— Она же совсем крошка.
Убийца взглянул на тебя как на слабоумного, со смесью жалости и презрения. Тут ты сообразил, что в комнату для допросов вошел Боб Тоул. Он кивком вызвал тебя в коридор, втолкнул в пустой кабинет и закрыл дверь.
— Смотри, Рэй, изведешь себя вконец, — предупредил Боб. — Сходил бы пообедал. Пускай Даги поработает для разнообразия.
Ты стиснул Тоулов локоть и взмолился:
— Еще один допрос! Всего один!
Тоул вперил взгляд в тесное пространство поверх твоего плеча.
— Ладно, Рэй, — наконец произнес он. — Ты поймал мерзавца — имеешь право довести дело до конца. — И покосился на твою руку. Пристыженный, ты расцепил пальцы. — Только я остаюсь при своем мнении. Ты посмотри, на кого ты похож.
Возразить тебе было нечего. Накануне, уже ночью, ты явился к Труди в стельку пьяный. Вы поссорились, ты заснул у нее на кушетке и утром пошел прямо на работу.
— Извините, — сказал ты. — Постараюсь взять себя в руки.
Тоул, судя по виду, не очень-то поверил.
— Оставь свои «почему» для психотерапевтов. Выясни на счет других пропавших детей.
— Спасибо. Буду выбивать из него подробности, как вы советуете. — Вы с Тоулом растерянно посмотрели друг на друга, ни один из вас не представлял, что говорить дальше. Наконец ты выдавил что-то насчет пойти пообедать и поплелся в Стокбридж.
После, уже в баре «У Берта», ты смотрел «Скай ньюс». Показывали Роберта Эллиса. Вновь на свободе, теперь начитанный и с образованием, он наслаждался статусом полностью оправданного.
— Мне очень жаль родных и близких Стейси Эрншоу и Ньюлы Эндрюс. Они заслуживали того, чтобы знать имя убийцы, но были вынуждены долгие годы довольствоваться ложью.
Впрочем, еще больше мне жаль родных Бритни Хэмил. Пока я гнил в тюрьме, этот выродок разгуливал на свободе — и сделал с девочкой такое, о чем даже говорить страшно. — И предупредил: — Теперь головы полетят.
- Эллис стал героем для позабывших о том, чем он занимался на могиле Ньюлы Эндрюс. Тебя же не отпускало тревожное чувство, и вот какое: будь Эллис столь же красноречив несколько лет назад, он, вместо того чтобы провоцировать тюремные потасовки, пожалуй, не один народ в войну бы втянул.
Ты не мог этого вынести; ты чуть не бегом побежал в туалет и сделал себе кокаиновую дорожку.
Пришло — и сохранилось до самого участка — хладнокровие. Ты возвращался на работу с ощущением, что раскусил Хорсбурга. В комнате для допросов тебе удалось произнести бесстрастным тоном:
— Ты делал вид, что починяешь какую-то фигню в своем фургоне, а сам из окна отслеживал Бритни. Ждал, пока она приблизится — и окажется отгорожена фургоном от возможных свидетелей. Ты схватил девочку, затолкал в фургон, запер, пожалуй, заклеил ей рот скотчем, а может, воспользовался рогипнолом или хлороформом и забрался в кабину. Так было дело?
— И рванул в свое жуткое логово, чтобы не спеша насладиться добычей. — Хорсбург расплылся в улыбке. — А вы не глупы, инспектор Леннокс. Вы случайно не на факультете информационных технологий учились? Не в Оксфорде, конечно, но все же в сравнительно приличном заведении. Может, вы даже и бакалавр...
— Заткнись, урод.
Хорсбург напустил на себя обиженный вид, через секунду сменил его на вид разочарованный, презрительно вскинул брови.
— Только вы кое-что проворонили. Небось не одну милю пленки с могилки просмотрели, все глаза сломали. Как у вас со зрением?
Ты почувствовал, что Хорсбург тебя провоцирует. Внезапно осознал: за вами сквозь зеркальный экран наблюдают твои коллеги.
- Что?