Я наблюдал за ним издалека, и, если я был свободен, а другие банщики заняты, я стремглав бежал в "артельную", чтобы мне не пришлось его мыть. О, я готовил себе эту встречу с ним как нечто счастливейшее для меня на земле. Как и когда возникла у меня эта идея, погубившая его и меня, я не знаю... Может быть, с самого первого момента, как я увидел этого человека в наших банях. Но в тот день, в тот понедельник я уже знал каждый свой шаг, я действовал вполне обдуманно. Да, да -- "с заранее обдуманным намерением".
Я ждал его у самой двери, и, когда он вошел, я поклонился насколько мог изысканно и низко и сказал:
-- Пожалуйте, барин! Прикажете помыть?
Он, не глядя на меня, процедил сквозь зубы: "Помыть", -- и я пошел впереди него, указывая ему дорогу. Я вел его за собою, как нечто драгоценное, расталкивал других и все время делал округленное и почтительное движение рукой: "Пожалуйте, пожалуйте". Очевидно, он не узнал меня, и его сытый взор равнодушно блуждал по сторонам. Я пустил в ход всю виртуозность, на какую может быть способен опытный банщик, и я видел, как его лицо, с полузакрытыми глазами, улыбалось от удовольствия. О, как он был мне жалок! "Ты весь в моей власти, -- думал я, нежно растирая ему спину, -- и ты не знаешь, во что превратятся через полчаса твои прекрасные упитанные щеки". Когда он лежал на спине и я натирал ему грудь и массировал ему ноги, он поневоле должен был глядеть в потолок и на меня.
-- Ты очень хорошо моешь! -- произнес он, останавливая на мне свои красивые, близорукие глаза. -- Как тебя зовут?
-- Дор... Федором, -- сказал я.
-- Молодец, Федор! -- похвалил он и, доверчиво потянувшись, отдался сладкой, дремотной истоме, причем я услыхал его тихое, знакомое мне сопение.
Потом я спросил его:
-- Под душ пойдете, барин?
О, я отлично знал, что он не любит душа: ведь недаром я наблюдал его целых полгода.
-- Нет, Федор, -- ласково отвечал он, -- окати меня тепленькой водицей из таза.
Я спокойно наполнил два таза -- один кипятком, другой холодной водой -- и поставил их у него в ногах на скамейке.
-- Садитесь, барин, -- сказал я ему, и он лениво спустил ноги, немного сгорбился и снова закрыл глаза.
Тогда я осторожно приподнял над его головой таз, обжигающий мне пальцы, и на минуту, чтобы продлить наслаждение, всмотрелся в его лицо. "Да, да, это он -- мое сокровище, это его облыселый лоб, круглые, дугообразные брови, красивые, "неотразимые" усы и весь его интеллигентный, породистый облик".
-- Что же ты? -- нетерпеливо спросил он, открывая глаза.
И в это мгновение, встретившись с моим воспаленным взором, мне кажется, он узнал меня, -- что-то странное отразилось в его лице, какой-то животный ужас.
Я вылил весь кипяток ему на голову. Он не успел закричать, и я тотчас же увидал его багровое лицо с побелевшими, сварившимися глазами.
Врачи не нашли во мне психического расстройства, и были совершенно правы. Завтра меня судят за убийство, но я не скажу в свое оправдание ничего.
----------------------------------------------------
Источник текста: Рассказы. Том 2 -- СПб: 1908.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.