Выбрать главу

Легкой победы никак не получалось и в глазах у Борьки засветились крохотные искорки ярости.

Он презрительно отвернулся после очередного безуспешного подхода к строптивой и обрезанным рогом ковырнул землю: гордость чистопородного симментала была уязвлена какой-то безродной пеструхой, чье потомство он был приставлен аристократизировать.

Пришедшая на обеденную дойку железнозубая и химковолокнистая Ма­рия Ивановна застала Борьку у самого леса точащим свои обрубки о бе­резу. Доярка, под звон молочных струй о подойник, выглядывала из-под коровьего брюха и дивилась на ни разу за три года не виданную такую бычью придурь.

А Борька к шести вечера совсем забыл о своих благородных швей­царских кровях. Он стоял на том же месте у березы и как дикий тур рыл рогом землю и мычал поминутно, налитыми глазами пепеля сбивши­хся в кучу коров, не смевших вслед за козлом Гришкой и его гаремом оттянуться подальше.

         Не хватало последней капли. Или - искры.

И она не преминула явится в образе Марии Ивановны с бичем в ру­ке и в своем обыденном состоянии агрессивного запала на неправильно­сти протекавшей вокруг жизни. Только что объектом ее гневливого внимания стал козел Гришка какого-то лешего раньше времени и самовольно ушедший с пастбища. Встретив козла и его команду у самой изгороди хуторской, она замахнулась бичем, но козел отбежал на безопасное расстояние, разогнался и так боднул изгородь, что за­шатался весь пролет. Намекал, скотина, что и он не без характера!

- Ну, погоди ж ты у меня! Вот я вернусь, козел вонючий! - ругну­лась хозяйка и, погрозив наглецу бичом, пошла к дальнему краю па­стбища. где у самого леса пестрели коровы и чего-то мычал этот ба­рин Борька.

Мария Ивановна, отягченная большим телом, которое придавало ей излишнюю уверенность, и не отягченная тонкостью чувств, в раздраже­нии вообще ничего не понимала вокруг. Мычащий и роющий землю произ­водитель был всего лишь неправильно ведущее себя домашнее животное. Его следовало приструнить и поставить на место, чтоб другим непова­дно было. Но в самоослеплении хозяйки, которой все в доме подчиня­лось и все бегало на цырлах, она явно переоценила свою власть над животным,

На щелк бича и грозный окрик. - Я тебе щас, скотина безрогая! - Борька боднул землю, взбрыкнул задними ногами и кинулся на железнозубку, самонадеянно манипулировавшей бичем в пяти метрах от него. Хотя Мария Ивановна успела развернуться и даже отскочить в сторону, но восхитительное чувство полета испытать ей все же пришлось. Борька, на крутом завороте, поймал жирные ляжки хозяйки на лоб с мелкими об­рубками и не то что ударил, а скорее пронес и бросил стодвадцатикилограммовую тушу на объеденную луговую травку.

Мария Ивановна охнула, «прилужившись», и то­лько потом испугалась, а Борька, описав замысловатую кривую ликова­ния вокруг разбегавшихся коров, задрал хвост и помчался в сторону проселка, оставив разочарованно пукавшую хозяйку в состоянии тяжелого предплача, чего с ней не случалось последние лет двадцать восемь с небольшим, с той самой, памятной этим событием, первой брачной ночи.

Итак: Мария Ивановна, вдруг низвергнутая с пьедестала хозяйки, вопила басом-плачем, а Борька, миновав хутор, топотал галопом по проселку с единственным яростным желанием поддеть на свои жалкие рога хоть кого.

 

 

...Леха пошел поссать и - надо же - и автопилот был в полной испра­вности - то есть он не валился с ног, хотя вылакали по целой бу­тылке горючего первача - но где-то произошел сбой и выплыл он не на поляну, где отрубивший­ся Андрюха подпирал спиной колесо двуколки, а на проселок - знако­мый, но не очень.

- Ни ф-фига из дому пишут! - только и нашелся, что сказать Леха, икнул и нетвердо потопал по неукатанной траве проселка, справедливо полагая, что куда-нибудь кривая да выведет. Но как-то вдруг устал и присел. А там и заснул прямо на обочине.

Тем временем Андрюха очнулся. Он открыл глаза, секунду таращился в никуда, потом вскочил и, по-видимости, бодрый, на самом деле был совсем зомби (то бишь - ноги ходили, а разум - спал). Обнаружив ис­чезновение кореша, он тужился   вспоминать: как вообще-то здесь очу­тился и что это за место на земле под солнцем? Но у зомби - это каждый знает - мыслей не бывает, а только мышечные рефлексы. Потому он вспомнить ничего не мог. Рефлексы отвязали Машку, усадили Андрюху на дву­колку и дали направление "хоть куда". Зомби же, через минуту укача­нный, опять превратился в человека, только отрубленного, катящегося по тому же самому проселку и в том же направлении, где на обочине от­дыхал сморенный самогоном и августовской духотой друг де­тства.