Мегрэ оглянулся, сам не зная почему. Поворчал, услышав новое отчаянное «и-а».
Вдалеке, за домами, он увидел над каналом два белых танцующих пятна — перчатки Корнелиуса.
Стоило присмотреться внимательно, забыть на минуту о запруженной бревнами поверхности воды, и картина открывалась феерическая. Размахивающие в темноте руки.
Растаявшее в ночи тело. И отблески последней электрической лампы на воде.
Шаги Остинга затихли. Мегрэ направился к крайним строениям, снова прошел мимо дома Попингов, затем мимо дома Винандов.
Он не прятался, зная, что тоже смешался с темнотой. Он следил за перчатками, разгадав маневр Корнелиуса: чтобы не идти в Делфзейл, где был мост через канал, тот перебрался на другой берег по бревнам, образовавшим своего рода настил. В середине ему пришлось сделать прыжок метра в два. Взмахнули белые руки, быстро описали дугу. Плеснула вода.
Несколько секунд спустя молодой человек уже продолжал путь по берегу, а за ним метрах в ста следовал Мегрэ.
Как один, так и другой действовали машинально, к тому же Корнелиус, вероятно, не подозревал о присутствии комиссара. Тем не менее с самого начала они шли в одном ритме, шаг в шаг, и звуки их шагов совпадали. Мегрэ понял это, когда, спотыкаясь, нарушал абсолютную синхронность движения.
Он не знал, куда идет, но шел все быстрее, подлаживаясь под молодого человека. Какая-то сила незримо влекла его вперед.
Сначала шаги были длинными, размеренными, теперь они стали короткими, торопливыми.
Когда Корнелиус оказался около лесосклада, разразился настоящий лягушачий концерт. От неожиданности или от испуга молодой человек остановился. Заминка была не долгой, и он снова пошел в каком-то странном, рваном темпе: иногда медленно, нерешительно, иногда набирая скорость, словно для разбега.
Неумолчный хор лягушек разорвал тишину, заполнил ночь.
Но вот шаги убыстрились — и чудо возобновилось:
Мегрэ, вынужденный придерживаться ритма юноши, буквально чувствовал его душевное состояние.
Корнелиус боялся! Его гнал страх! Он торопился добраться до места, но проходя мимо темных предметов странных очертаний — кучи бревен, засохшего дерева, кустарника, — он замедлял шаг, как бы раздумывая, идти ли дальше.
Канал делал поворот. Метров через сто отсюда, по направлению к ферме, открывался небольшой участок дороги, залитый светом маяка.
Казалось, молодой человек споткнулся об этот свет: он оглянулся, побежал, опять оглянулся. И так, бегом, все время оглядываясь, он преодолел освещенное пространство, куда Мегрэ вступил спокойно и уверенно.
Корнелиус не мог его не заметить. Он остановился. Перевел дыхание. Снова пошел.
Луч маяка остался позади. Впереди светилось окно фермы. Лягушачий хор не замолкал ни на минуту. Хотя мужчины были уже довольно далеко от канала, эскорт земноводных не отставал, преследовал их, оглушал своими песнями.
Недалеко от дома Корнелиус остановился. От дерева отделилась фигура. Зазвучал шепот.
Мегрэ не хотел возвращаться назад. Это было бы смешно. Но он не хотел и прятаться. Зачем? Он уже пересек луч маяка и его видели.
Комиссар медленно пошел вперед, сознавая, что других шагов больше не слышно.
Раскидистые кроны деревьев по обеим сторонам дороги сгущали темноту ночи, и только белые перчатки мелькали впереди.
Объятия… Рука Корнелиуса на талии девушки… Бетье…
Еще пятьдесят метров… Мегрэ посмотрел на часы, достал из кармана спички, зажег одну, раскурил трубку, отмечая заодно свое точное местонахождение, и пошел дальше.
Влюбленные обнимались. Когда до них оставалось не более десяти метров, Бетье отпрянула, вышла на середину дороги, повернулась лицом к Мегрэ. Корнелиус все так же стоял под деревом, прислонясь к нему спиной.
Восемь метров…
В окне фермы — простой красноватый прямоугольник — горел свет.
Вдруг, словно выстрел, раздался странный хриплый крик, крик страха, нервного напряжения, крик, предшествующий рыданиям.
Закрыв лицо руками, прижавшись к дереву в поисках защиты, Корнелиус плакал.
Бетье выжидающе смотрела на Мегрэ. Она была в пальто — комиссар успел заметить, что оно наброшено поверх ночной рубашки, — и в тапочках на босу ногу.
— Не обращайте внимания…
Предельно спокойная, она бросила на Корнелиуса взгляд полный упрека и нетерпения.
Юноша повернулся к ним спиной, пытаясь взять себя в руки, но безуспешно. Ему было стыдно за свою слабость.
— Он нервничает. Он думает…
— Что он думает?
— Что его хотят обвинить.
Оставаясь в сторонке, молодой человек вытирал глаза.
Дай ему волю, и он удрал бы отсюда со всех ног!
— Я еще никого не обвинял, — возразил Мегрэ.
— Правда?
И, обращаясь к своему дружку, она заговорила по-голландски. Мегрэ показалось, что он понимает или, скорее, угадывает ее слова:
— Вот видишь, комиссар тебя не обвиняет. Успокойся.
Что за ребячество!
Внезапно она замолчала. Замерла, прислушиваясь.
Мегрэ не сразу сообразил, что ее так насторожило; лишь несколько секунд спустя он тоже различил какие-то звуки со стороны фермы.
Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть Корнелиуса к жизни: встревоженный, нервный, он вглядывался в темноту.
— Вы слышали? — прошептала Бетье.
С мужеством молодого петушка Корнеулис сделал движение навстречу опасности. Он громко дышал. Но было поздно: неприятель оказался намного ближе, чем ожидалось.