Последовала серия многозначительных взглядов.
— Вам ясно? Он любит Бетье! Он ревновал, когда девушка танцевала с Попингой, злился, потому что она пила коньяк Он видел, как они вышли вместе, наблюдал за ними издалека, преследовал своего преподавателя.
Дорого бы отдал инспектор за малейшее проявление восхищения, удивления, тревоги на лице Мегрэ, но тот оставался бесстрастен.
— Ваше здоровье, господин комиссар! Баренс не сознался сразу, потому что испугался. И вот она, правда: сразу после выстрела он увидел мужчину, который бежал к штабелю леса и спрятался там.
— Он вам его подробно описал, не так ли?
— Да.
Пейпекамп был в полной растерянности. Он потерял всякую надежду поразить коллегу. Его рассказ не вызвал ожидаемых восторгов.
— Матрос. С иностранного судна. Высокий, тощий, обритый наголо.
— И конечно, на следующее утро судно покинуло порт.
— Ушло три судна. Дело ясное. Искать надо не в Делфзейле. Убил иностранец. Очевидно, матрос, который знал Попингу раньше, когда тот плавал. Матрос, которого он в свое время, будучи офицером или капитаном, вероятно, наказал.
Жан Дюкло никак не реагировал на происходящее. Пейпекамп сделал знак г-же Ван Хасселт, сидевшей за кассой в парадном платье, принести еще одну бутылку вина.
Обед завершался фирменным из трех сортов крема тортом, украшенным шоколадной надписью — Делфзейл.
Инспектор скромно опустил глаза.
— Не разрежете ли?
— Вы оставили Корнелиуса на свободе?
Пейпекамп подскочил как от удара и посмотрел на Мегрэ, задаваясь вопросом: в своем ли тот уме.
— Но…
— Если не возражаете, мы можем допросить его вместе, сегодня же.
— Нет ничего проще! Я сейчас позвоню в училище.
— Если так, распорядитесь, чтобы доставили и Остинга, мы допросим его после.
— Из-за фуражки? Теперь все объясняется, правда?
Матрос, проходя, увидел на палубе фуражку, взял ее и…
— Разумеется.
Пейпекамп чуть не плакал. Едва заметная, но обидная ирония Мегрэ сбила его с толку до такой степени, что, входя в телефонную кабину, он натолкнулся на дверь.
Комиссар остался с Жаном Дюкло, низко склонившимся над тарелкой.
— Вы не посоветовали ему, в качестве соучастника, сунуть мне незаметно несколько флоринов?
Мегрэ говорил мягко, без язвительности. Дюкло поднял голову, открыл было рот, чтобы возразить.
— Тихо! У нас нет времени для споров. Это же вы рекомендовали ему устроить шикарный обед с вином. Вы сказали ему, что именно так во Франции ломают сопротивление чиновников… Тихо, кому сказал?.. И я растаю.
— Клянусь…
Мегрэ раскурил трубку, повернулся к Пейпекампу. Тот возвратился из телефонной кабины и, подойдя к столу, сконфуженно пробормотал:
— Позвольте предложить вам рюмочку коньяка. Здесь он неплохой.
— Позвольте это сделать мне. Только не сочтите за труд попросить хозяйку принести нам бутылочку старого доброго коньяка и дегустационные рюмки.
Однако г-жа Ван Хасселт принесла обыкновенные маленькие рюмочки. Комиссар встал, подошел к полке, взял другие и наполнил их до краев.
— За голландскую полицию! — провозгласил он.
Пейпекамп не осмелился протестовать. Коньяк был настолько крепкий, что у него выступили слезы на глазах. Но кровожадный комиссар, улыбаясь, без всякого перерыва поднял рюмку:
— За нашу полицию! Когда Баренс будет у вас?
— Через полчаса. Сигару?
— Спасибо, предпочитаю трубку.
Мегрэ снова наполнил рюмки и так властно, что ни Пейпекамп, ни Дюкло не посмели отказаться.
— Прекрасный день, — повторил он несколько раз. — Возможно, я ошибаюсь, но думаю, сегодня вечером убийца несчастного Попинги будет арестован.
— Если, конечно, он не плывет сейчас по волнам Балтийского моря, — возразил Пейпекамп.
— Вы полагаете, он так далеко?
Дюкло поднял бледное лицо.
— Это намек, комиссар? — резко спросил он.
— Какой намек?
— Вы, кажется, утверждаете, что если убийца не далеко, значит, он может быть совсем близко.
— Что за фантазии, профессор!
Обстановка накалилась до предела. И все из-за двух рюмочек коньяка. Пейпекамп был красен как рак, глаза его блестели. У Дюкло, напротив, опьянение проявилось в мертвенной бледности.
— По последней, господа, и пойдем допрашивать беднягу Баренса.
Бутылка стояла на столе. Каждый раз, когда Мегрэ наливал, г-жа Ван Хасселт слюнила кончик карандаша и отмечала в книге выпитое.
Выйдя из гостиницы, они окунулись в тяжелую атмосферу жары и тишины. Судно Остинга стояло на своем месте. Пейпекамп держался более напряженно, чем обычно.
Полицейский участок находился недалеко, метрах в трехстах. Вдоль пустынных улиц тянулись ряды лавочек, чистых и заваленных товарами, как на Всемирной выставке перед открытием.
— Найти матроса просто невозможно, — говорил Пейпекамп. — Но хорошо уже то, что убийца известен, — никого больше не надо подозревать. Я подготовлю донесение, чтобы господина Дюкло, вашего соотечественника, освободили из-под надзора.
Не вполне уверенным шагом он вошел в отделение местной полиции, наталкиваясь на мебель, добрался до кабинета и плюхнулся на стул.
Он не был пьян, но алкоголь лишил его той мягкости, той учтивости, которая характеризует голландцев. Непринужденным жестом инспектор нажал кнопку звонка. Откинувшись на спинку стула, он отдал полицейскому распоряжение ввести Корнелиуса.