Во время разговора он вертел в руках прозрачную роговую бонбоньерку с лакричными и алтейными пастилками, крышку которой украшал портрет крайне уродлиной, но прекрасно одетой дамы, вероятно покойницы.
В зависимости от того, какой оборот принимала беседа, от недовольства или удовлетворенностью ею, г-н Лекок либо съедал пастилку из бонбоньерки, либо бросал на портрет взгляд, который сам по себе был целой поэмой.
Рассмотрев пришельца во всех подробностях, судебный следователь пожал плечами и сказал:
- В конце концов (и эти два слова полностью отражали невысказанные мысли г-на Домини), раз уж мы здесь, введем вас в курс дела.
- Нет нужды, -с довольным видом ответил г-н Лекок. - совершенно нет нужды.
- Но необходимо же, чтобы вы знали…
- Что? То, что знаете вы, господин судебный следователь, мне уже известно. Мы имеем убийство с целью ограбления и из этого исходим. Взлом, проникновение в жилище, в доме все разгромлено. Графиню нашли, тело графа до сих пор не обнаружено. Что еще? Арестован Подшофе. Он изрядный плут и в любом случае заслуживает небольшой отсидки. Гепен вернулся пьяный. Против него серьезные подозрения. У него скверное прошлое; неизвестно, где провел ночь, отвечать отказывается; алиби нет… Да, это серьезно, куда как серьезно…
Папаша Планта смотрел на лучезарного сыщика с явным удовольствием. Остальные не скрывали удивления.
- Кто вам сообщил эти сведения? - поинтересовался судебный следователь.
- Все понемножку, - отвечал Лекок.
- Но где?
- Здесь. Я тут уже больше двух часов и даже выслушал речь господина мэра. - И, довольный произведенным эффектом, Лекок отправил в рот пастилку.
- Как же так? - недовольно бросил г-н Домини. - Вы же знали, что я жду вас!
- Прошу прощения, но надеюсь, что господин следователь соблаговолит меня понять. Мне необходимо ознакомиться с местом, осмотреться. Вот я и решил послушать, что толкуют люди, познакомиться, так сказать, с общественным мнением, но так, чтобы меня не опасались.
- И все же, - сурово изрек г-н Домини, - это не извиняет вашего опоздания.
Лекок бросил нежный взгляд на портрет.
- Господин следователь, вы можете обратиться на Иерусалимскую улицу, и вам скажут, что я знаю свое дело. Для успеха расследования сыщику важнее всего - не дать себя узнать. К полиции, хоть это и глупо, как, впрочем, многое другое, относятся скверно. Сейчас, когда стало известно, кто я и зачем приехал, я могу выйти, но никто мне ничего не скажет, а если я стану выспрашивать, наврут с три короба. Меня будут бояться и потому станут умалчивать и недоговаривать.
- Совершенно верно, - поддержал сыщика папаша Планта.
- Так вот, когда мне сказали, - продолжал Лекок, - что это в провинции, я принял обличье провинциала. Я приехал сюда, и все видевшие меня думали: «Этот человек хоть и любопытен, но не опасен». Я втираюсь в толпу, прислушиваюсь, разговариваю, заставляю говорить, допрашиваю, и мне отвечают с полной откровенностью. Я собираю сведения, получаю показания, и меня никто не опасается. Ах, эти орсивальцы - премилые люди! Я уже завел тут немало друзей, и они все наперебой приглашали меня отужинать.
Г-н Домини не любил полицию и почти не скрывал этого. Он не то чтобы шел на сотрудничество с нею, а скорей покорялся необходимости и лишь потому, что не мог без нее обойтись. С присущей ему прямолинейностью он осуждал средства, к которым ей часто приходится прибегать, хотя и признавал их неизбежность.
Слушая Лекока, он невольно одобрял его действия и в то же время продолжал далеко не дружелюбно взирать на собеседника.
- Раз уж вы столько знаете, пойдемте осмотрим место преступления, - сухо предложил г-н Домини.
- К вашим услугам, - лаконично ответил сыщик и, когда все стали подниматься, воспользовался этим, чтобы подойти к папаше Планта и протянуть ему бонбоньерку:
- Не желаете ли, господин мировой судья?
Папаша Планта не счел нужным отказываться и взял лакричную пастилку, отчего лицо сыщика мгновенно прояснилось. Как любому гениальному артисту, г-ну Лекоку была необходима благожелательная публика, и теперь у него шевельнулась надежда, что ему предстоит работать перед истинным ценителем.
VI
Лекок первым ринулся на лестницу, и ему сразу же бросились в глаза пятна крови.
- Какой кошмар! - возмущенно приговаривал он при виде каждого нового пятна. - Какое варварство!
Г-н Куртуа был тронут подобной чувствительностью. Мэр решил, что полицейского потрясла участь жертв. Но он заблуждался; Лекок добавил на ходу:
- Какое варварство! Оставить в доме столько следов! И даже не подумали за собой убрать! Какого черта они вели себя так неосторожно!