Старый судья снисходительно улыбнулся.
- Как правило, - продолжал полицейский, - я отверзаю уста не раньше, чем приму решение, и тогда уже тоном, не допускающим возражений, изрекаю истину, говорю, дело, мол, обстоит так-то и так-то. Но сегодня я позволил себе несколько расслабиться, потому что работаю вместе с человеком, который понимает, что такую, на мой взгляд, запутанную задачу невозможно решить с налету. Я ничуть не стыжусь, что искать приходится на ощупь. До истины одним махом не доберешься, к ней ведет длинный ряд сложных расчетов, для этого необходимо выстроить цепь индукций и дедукций. И в эту минуту мне явно не хватает логики.
- В каком смысле? -поинтересовался папаша Планта.
- Да очень просто, господин мировой судья. Я думал, что понял преступников, изучил их, как свои пять пальцев, в начале работы это главное, но теперь не узнаю своих воображаемых противников. Кто они - круглые дураки, великие хитрецы? Вот над чем я ломаю голову. Мне казалось, что, разгадав уловки с постелью и с часами, я отчетливо представляю себе меру их изобретательности и возможности их ума. Переходя методом дедукции от известного к неизвестному, я путем несложных умозаключений мог бы, казалось, предугадать все, что они способны изобрести с целью отвлечь наше внимание и сбить нас с толку. Если принять это за исходную точку, то мне. чтобы узнать истину, оставалось только предполагать всякий раз обратное тому, что я видел. Я рассуждал так:
Топор найден на третьем этаже - значит, убийцы умышленно отнесли его туда и бросили.
На столе в столовой они оставили пять бокалов - значит, их было либо больше, либо меньше, но только не пятеро.
Труп графини обнаружен на берегу реки - значит, его отнесли туда с какой-то целью.
В руках жертвы найден лоскут материи - значит, его вложили сами убийцы.
Тело госпожи де Треморель изранено ударами кинжала и чудовищно изуродовано - значит, ее убили одним ударом.
- Браво! Браво! - вскричал папаша Планта, не скрывая восторга.
- Да нет, не «браво», - вздохнул Лекок, - здесь моя нить обрывается, и я упираюсь в пустоту. Если бы мои Дедукции были верны, топор оказался бы попросту положен на паркет.
- И все-таки браво! - упорствовал папаша Планта. - Ведь это обстоятельство не более чем частность, которая ничуть не разрушает всю систему. Яснее ясного, что у преступников было намерение действовать именно так, как вы рассказали. Но им помешало нечто непредвиденное.
- Возможно, - вполголоса согласился сыщик, - возможно, ваше замечание справедливо. Но я заметил еще кое-что…
- Что же?
- Да так… Пока ничего не могу сказать. Прежде всего мне необходимо осмотреть столовую и сад.
Лекок и старый судья поспешно спустились, и папаша Планта показал полицейскому бокалы и бутылки, которые он велел отодвинуть в сторону.
Сыщик осмотрел бокалы один за другим, беря их в руки и поднося к глазам; он поднимал их к свету, изучая капли жидкости, оставшиеся на дне.
Окончив осмотр, он решительно объявил:
- Ни из одного бокала не пили.
- Неужели ни из одного?
Сыщик устремил на старого судью один из тех взглядов, которые проникают в самые сокровенные глубины души, и повторил, подчеркивая каждое слово веской паузой:
- Ни из одного.
Папаша Планта ответил только движением губ, означавшим, вне всякого сомнения: «Пожалуй, вы сильно продвинулись вперед».
Лекок улыбнулся и, отворив дверь столовой, позвал:
- Франсуа!
На зов прибежал камердинер покойного графа де Тремореля. На бедняге лица не было. Небывалый, неслыханный случай: слуга жалел и оплакивал хозяина.
- Послушай-ка, друг мой, - сказал сыщик, - обращаясь к нему на «ты» с тою фамильярностью, которая отличает людей с Иерусалимской улицы, - послушай и постарайся отвечать коротко, ясно и точно.
- Слушаю, сударь.
- Было ли принято в замке приносить из подвала вино заранее?
- Нет, сударь, я сам спускался в подвал каждый раз перед едой.
- Значит, в столовой никогда не бывало помногу полных бутылок?
- Никогда, сударь.
- Но иногда, должно быть, оставались недопитые?
- Нет, сударь; покойный господин граф разрешал мне относить вино, оставшееся после десерта, прислуге.
- А куда девали пустые бутылки?
- Я их ставил, сударь, в этот угловой шкаф, на нижнюю полку, а когда набиралось много, относил в подвал.
- Когда ты их относил в последний раз?
- Когда?… - Франсуа задумался. - Да уж дней пять-шесть будет.
- Ладно. Скажи-ка, какие ликеры предпочитал твои хозяин?
- Покойный господин граф, - на этих словах бедный парень прослезился, - почти не пил ликеров. Если же вдруг ему приходила охота выпить рюмку водки, он брал водку отсюда, из поставца над печью.