Ломброзо (Lombroso. Verzeni e Agnoletti. Roma, 1874) также приводит многочисленные примеры появления мании убийства при чрезмерном усилении сладострастия.
С другой стороны, часто мания убийства сопровождается сладострастием. Ломброзо в цитированном труде приводит упоминаемый Мантегаццой факт, что к ужасам грабежа и убийства, производимым разнузданными солдатами в военное время, всегда присоединяется скотское сластолюбие[62].
Факты эти представляют собой переход к резко выраженным патологическим случаям.
Поучительны примеры выродившихся цезарей (Нерон, Тиберий), которые упивались зрелищем совершавшейся по их приказанию и на их глазах казни юношей и девиц, равно как и история маршала Жиля де Ре (Jacob. Curiosités de l’histoire de France. Paris, 1858), казненного в 1440 г. за изнасилование и умерщвление в течение 8 лет более 800 детей. По собственному признанию этого чудовища ему, под влиянием чтения Светония и описания оргий Тиберия, Каракаллы и других, пришла идея завлекать детей в свои замки, насиловать их под пытками и затем убивать. Изверг утверждал, что он испытывал при этих ужасах чувство неизъяснимого наслаждения. Пособниками его были два приближенных к нему лица. Трупы несчастных детей сжигались, и только несколько особенно красивых детских головок он… сохранял на память. Эйленбург (указ. соч., с. 58) приводил почти несомненные доказательства того, что Ре был душевнобольным.
При попытке объяснить эту связь между сладострастием и жестокостью необходимо вернуться к тем как бы еще физиологическим случаям, в которых на высоте сладострастного ощущения сильно возбудимый, но в общем нормальный субъект кусает и царапает партнера по половому акту, т. е. совершает действия, присущие обычно гневному аффекту. Далее следует напомнить о том, что любовь и гнев суть не только два самых сильных аффекта, но вместе с тем и две единственно возможные формы сильного (стенического) аффекта. И та и другой ищут своего объекта, желают овладеть им и, так сказать, разрядиться в форме телесного воздействия на него; и та и другой приводят психомоторную сферу в состояние сильнейшего возбуждения, при посредстве которого и происходит их нормальное внешнее проявление.
С этой точки зрения становится понятным, что сладострастие приводит к действиям, обычно адекватным гневу[63]. Как и этот последний, оно представляет собой состояние экзальтации, могучее возбуждение всей психомоторной сферы. Отсюда рождается желание реагировать на вызывающий это раздражение объект всевозможными путями и в наиболее интенсивной форме. Подобно тому как маниакальная экзальтация легко переходит в неистовое стремление к разрушению, так и экзальтация полового аффекта обусловливает иногда тягу разрядить общее возбуждение в форме нелепых и, по-видимому, враждебных действий.
Эти последние представляют собой до известной степени психические сочувственные движения; но здесь имеет место не простое бессознательное возбуждение иннервации мышц (иногда, впрочем, наблюдается вместе с тем и оно в форме метания из стороны в сторону), но настоящая гипербулия, желание оказать возможно наиболее сильное воздействие на лицо, служащее источником возбуждения; наиболее же действенным средством для этого является причинение боли.
Взяв за исходную точку такие случаи причинения боли на высоте аффекта сладострастия, мы переходим к случаям, в которых дело доходит до серьезного насилия над жертвой, до ранения ее и даже умерщвления[64]. Здесь влечение к жестокости, могущее сопутствовать сладострастному аффекту, усиливается в психопатическом индивиде до чрезмерной степени, тогда как, с другой стороны, из-за отсутствия или недостаточности этических чувств все нормальные противодействия оказались или оказываются очень слабыми.
Но у мужчины, у которого чудовищные, садистские действия этого рода наблюдаются несравненно чаще, нежели у женщины, они имеют еще второе сильное обоснование в чисто физиологических условиях.
В общении полов на долю мужчины выпадает активная, даже агрессивная роль, тогда как женщина сохраняет пассивное, оборонительное положение[65]. Для мужчины составляет большой соблазн завоевать женщину, покорить ее, и в искусстве любви непорочность женщины, пребывающей в оборонительном положении до того момента, когда она отдается, является фактором, имеющим высокое психологическое значение. Нормальный мужчина, следовательно, видит себя стоящим лицом к лицу с препятствием, преодоление которого составляет его задачу и облегчено самой природой, наделившей его для этого агрессивным характером. Но при патологических условиях этот агрессивный характер опять-таки может вырасти до чрезмерной величины и превратиться в стремление безгранично подчинить себе предмет вожделения, подчас вплоть до уничтожения, умерщвления его[66].
62
В экзальтации, в пылу сражения в сознание вторгается и представление об экзальтации сладострастия. Ср. у Грильпарцера описание битвы, приводимое одним из воинов:
«Кличем огласились долы, / Рати сшиблись налету, / Щит к щиту – / День веселый! / И ярость мечей / Сечет горячей / Врагов и друзей. / Как любо колоть / Упругую плоть, / В угаре хмельном / Идти напролом»
63
Шульц (Wiener medizinische Wochenschrift, 1869, N 49) описывает удивительный случай с одним молодым человеком, 28 лет, который в состоянии был совершать с женой половой акт только тогда, когда он предварительно приводил себя в гневное настроение.
64
Об аналогичных явлениях у животных во время течки см. у Ломброзо (Der Verbrecher. Übers, von Fränkel. P. 18).
65
У животных также инициатива поисков полового партнера принадлежит самцу; нередко наблюдается мнимое или действительное бегство самки. Тогда налицо такое же соотношение, как между хищным животным и его жертвой.
66
Завоевание женщины совершается в настоящее время в утонченной форме ухаживания, обольщения, хитрости и т. п. Но из истории культуры и из антропологии мы знаем, что бывали времена и существуют еще народы, у которых любовное домогательство заменяется грубым насилием, похищением, даже приведением женщины в беспомощное состояние нанесением ударов. Возможно, что атавистические наклонности такого рода способствуют вспышкам садизма.
Шефер (Йена) реферирует в «Jahrbücher der Psychologie», II. S. 128, две истории болезни, приводимые Пайером. В первом случае вид сцен борьбы, даже на картине, вызывал состояние сильнейшего полового возбуждения; во втором тот же эффект достигался при истязании мелких животных. Референт прибавляет к этому: «Склонность к борьбе и страсть к умерщвлению составляют до такой степени преобладающий атрибут мужского пола во всем ряде животных, что тесная связь этой стороны мужских наклонностей с чисто половой стороной, очевидно, несомненна. Полагаю, впрочем, возможным констатировать на основании вполне установленных наблюдений, что и у мужчин вполне здоровых в психическом и половом отношении первые смутные, бессознательные предвестники половых стремлений могут быть пробуждены чтением возбуждающих охотничьих описаний и сцен борьбы, соответственно бессознательному стремлению подать повод к воинственным детским схваткам (детская борьба), в которых ведь тоже находит себе выражение основное влечение половой жизни к возможно более экстенсивному и интенсивному соприкосновению с партнером вместе с более или менее явственной мыслью об одолении».