Соборное уложение 1649 г. интересно не только тем, что им было расширено количество составов, которые могут рассматриваться как посягательства против правосудия, но и тем, что в этом памятнике феодального права прослеживается тенденция консолидировать нормы, предусматривающие ответственность за деяния такого рода. Весьма примечательна в этом отношении глава 10 Соборного уложения, именуемая «О суде». Конечно, далеко не все в данной главе имеет отношение к регламентации уголовной ответственности за деяния, совершаемые в сфере правосудия. Многие нормы данной главы носят процессуальный характер или могут быть отнесены к полицейскому праву. Однако в то же время в данной главе нашли свое отражение составы как должностных злоупотреблений судейских чиновников, так и посягательств на правосудие со стороны не обладающих властью в этой сфере частных лиц. Здесь получают свое дальнейшее развитие нормы об ответственности за вынесение неправосудного решения, сопряженное со взяточничеством, а также необоснованное обвинение в этом (ст. 5-9, 14), подлог процессуальных документов (ст. 11-13). В отличие от ст. 2 Судебника 1550 г., объявляющей ненаказуемым вынесение ошибочного судебного решения, ст. 10 Соборного уложения устанавливала ответственность, хотя и неопределенную, за подобные деяния: «А будет которой боярин или окольничий, или думной человек, или диак, или кто ни буди судия, просудится, и обвинит кто не по суду без хитрости, и сыщется про то допряма, что он то учинил без хитрости, и ему за то, что государь укажет»[58]. Статьи 15-17 Уложения были направлены на борьбу с волокитой, отказами от разбора дела, связанными с вымогательством взятки. Причем ответственность устанавливалась не только в отношении судей, но также в отношении дьяков и подьячих[59]. В этой же главе нашли свое отражение составы лжесвидетельства и отказа от дачи показаний на повальном обыске (ст. 162-166)[60]. Соборное уложение допускало доставку лица в суд приводом и предусматривало наказание за неисполнение предписания о явке в виде битья батогами (ст. 119)[61]. Особо хочется отметить, что в анализируемом документе уделено немалое внимание всякого рода нарушениям порядка в суде. Сконструированы, в частности, самостоятельные составы оскорбления суда и судьи, причинения судье телесных повреждений, убийства судьи (ст. 105-107)[62]. Вместе с тем Соборное уложение предостерегало судей от ложных обвинений в совершении подобных деяний: «А будет судия учнет государю бить челом на кого в бесчестье о управе ложно, и сыщется про то допряма, что он бил челом ложно, и ему за то по сыску учинити тот же указ, чего бы довелся тот, на кого он о управе бил челом»[63].
Конечно, нельзя не учесть, что вне рамок гл. 10 Соборного уложения оставались некоторые составы преступлений против правосудия: ложное обвинение в великом государевом деле или измене (ст. 17 гл. 2), ложный донос царю по обвинению бояр и воевод во взяточничестве (ст. 12 гл. 7), ложное обвинение военнослужащего в преступлении (ст. 31 гл. 7); лжеприсяга и лжесвидетельство (ст. 27-29 гл.11); ложное крестоцелование (ст. 49 гл. 21); подкидывание вещей с целью обвинения в краже (ст. 56 гл. 21); недоносительство и укрывательство некоторых преступлений (ст. 19 гл. 2; ст. 59-65 гл. 21). В ст. 2 гл. 12 определялась ответственность за злоупотребления лиц, осуществляющих правосудие в патриаршем суде[64].
Тенденция структурного обособления составов преступлений против правосудия получила дальнейшее развитие с принятием Уложения «О наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г. В данном нормативном акте была выделена отдельная глава (глава 5 раздела V), получившая наименование «О неправосудии». Здесь были объединены наиболее существенные отклонения от выполнения функции правосудия: неправосудное умышленное или ошибочное постановление приговора или решения по делу (ст. 394 и 398); незаконное освобождение от наказания и необоснованное его смягчение (ст. 396); назначение чрезмерно сурового наказания из корыстных или иных личных видов (ст. 395). Нормы данной главы, согласно ст. 399, могли быть распространены на должностных лиц, которым вверен надзор за правильностью и законностью судебных решений и приговоров, прокуроров, стряпчих, чиновников, скрепляющих судебные определения (секретарей) и т. п.[65]. Это, однако, не исключает вывода о том, что в анализируемом законодательном акте правосудие как самостоятельный объект уголовно-правовой охраны рассматривалось в узком смысле этого слова. Комментируя ст. 399 Уложения, С. М. Казанцев отмечает: «Секретарь суда не случайно оказался в перечне чиновников, вершащих правосудие. В дореформенном процессе, как гражданском, так и, в особенности, в уголовном, ему отводилась важная роль: он составлял доклад, он должен был заботиться о наличии в приговоре ссылок на ту или иную статью закона, он имел право и даже должен был указать суду на противоправность принимаемых решений и мог свое заявление занести в протокол заседания. Но и после введения судебных уставов секретарь суда мог способствовать, а в некоторых случаях и предопределить несправедливый приговор или решение суда (например, путем уничтожения вещественных доказательств по делу)...
58
Российское законодательство Х-ХХ веков. М., 1985. Т. 3: Акты Земских соборов. С. 102, 103; 288-290.
65
См. Российское законодательство X—XX веков. М., 1988. Т. 6: Законодательство первой половины XIX века. С. 274-276.