Смысл «доктрины» был довольно банален и сводился к формуле «Америка — для американцев», то есть провозглашалась защита интересов американцев от посягательств европейских держав. И ничего бы особенно наглого в этом не было, и даже вполне разумной можно было бы назвать эту «доктрину», коль между строк она бы не подразумевала и не указывала бы прямо на то, что «американцам» должна принадлежать вся Америка, то есть право распоряжаться в обеих Америках должно быть только у них, у «американцев».
Англоговорящая «элита» США, надо сказать, как тогда, так и сейчас предпочитает называть словом «американцы» лишь себя, любимую, остальных же она либо не замечает, либо почитает гражданами второго сорта (сейчас их называют «латиносами», «чикано»), которые считались досадным недоразумением на пути «победного шествия избранной нации, несущей истинную свободу». Если об иных жителях материка и упоминалось официозными лицами Вашингтона, то людей, не являющихся гражданами США, весьма редко называли американцами, и лишь в тех случаях, когда хотели подчеркнуть право экспансии США на земли «республик юга». Штатовские говоруны (и в прошлые века, и до недавнего времени) могли назвать американцами каких-нибудь «эмигрантов», бежавших с Кубы и предавших Кастро, как и прочих манкуртов, отвернувшихся от интересов своих народов и входящих в состав «эмигрантских правительств», которые Вашингтон планирует усадить в этих странах в качестве марионеточных режимов.
«Доктрина Монро» возникла в ответ на планы Испании восстановить контроль над своими владениями (которые в этот момент активно сбрасывали колониальный суверенитет Мадрида и провозглашали свой, независимый от испанской короны), американские же президенты сами разевали рот на бывшие испанские колонии, потому и возникла эта «доктрина», которая должна была стать грозным окриком в адрес конкурентов, что, мол, отныне территория обеих Америк будет «помечена» вашингтонским хищником и он будет нападать на любого, кто посмеет вторгнуться во владения его охоты.
Хотя у «Доктрины Монро» было много разных трактовок: ее использовали и как жупел при нападении на соседей (заявляя, что США по праву вторгаются в дела «республик юга», ведь «доктрина» это предписывает), и для споров с Англией по сложным и неоднозначным проблемам, для настаивания на невмешательстве Англии в дела США (и это, пожалуй, единственная сколь-нибудь достойная сторона использования этой «доктрины»).
В целом же дух «доктрины» способен был воплотиться и в нечто положительное, коль США хоть когда-нибудь действительно перешли бы к защите интересов соседей от чьих-либо посягательств. Но дело в том, что почти ничьих посягательств, кроме вашингтонских и лондонских, и не было. Испания устранилась довольно скоро, она ослабла, почти добитая колониальными войнами, навязанными ей вашингтонским режимом, и ее роль с тех пор все более заключалась в донорстве новых веяний испаноязычной культуры и подобных, скорее позитивных, чем негативных, явлениях, Франция тоже минимализировала свое влияние на Америку довольно скоро, роль надзирателя прочно перешла к Вашингтону, который усвоил для себя полную вольницу, не ограниченную ничем.
Показательно, что даже в наши дни из латиноамериканских стран нередко раздаются голоса о том, что «Доктрина Монро» и сейчас продолжает быть тем идеологическим инструментом, который, будто код, запечатлевшийся в головах вашингтонских политиков и американской «элиты», диктует им потребность вмешиваться в дела «республик юга», навязывать им свое доминирование. Президент Венесуэлы Уго Чавес в одном из своих выступлений говорил о том, что «Доктрина Монро» должна быть отброшена и сломана, поскольку она заключает в себе все ту же «стратегию», которая началась даже не с Джеймса Монро, а с еще более ранних времен, и «развита» была в самые агрессивные периоды истории, когда процветало рабство и рабовладельческое мышление у американских президентов, один из которых — Джефферсон — открыто говорил, что Америка должна одну за другой поглотить «республики юга».
Любопытно, что, провозглашая «Доктрину Монро», то есть пытаясь запретить европейским державам вмешиваться в дела Нового Света, сама Америка в это же самое время начинает пытаться все активнее вмешиваться в дела Старого Света, выше уже упоминалось о «Берберийских войнах», однако активность американцев была еще более заметной на востоке Евразии, ведь еще до окончания «Мексиканской войны» вашингтонский режим начинает рейды против Китая, грубо вмешивается во внутренние дела этого государства, участвует в подавлении народных восстаний, навязывает свои кабальные договора, продолжая беззастенчиво торговать наркотическими веществами, осуществлять грабительские сделки по основным сырьевым категориям товаров, которые могли быть вывезены из Поднебесной.
Вторжения в Китай происходили в 1843 и 1844 годах, все более и более ослабляя возможность китайского народа вырваться из-под «опеки» западных стран, вернуть самостоятельность.
Буквально через год американцы лезут в Новую Гранаду (территория которой находится сейчас в составе Колумбии), совершая очередную агрессию, далее следует вылазка в Индокитай, где у США конечно же отыскались «национальные интересы»!
В середине века, продолжая осуществлять «Доктрину Монро», американцы устраивают вторжение своего флота в Аргентину, проводя очередную «спецоперацию» против народа этой страны с целью установить в ней тот режим, который выгоден Вашингтону, а спустя пару лет и следующую, поскольку народные волнения не прекращались и с существующими порядками мало кто хотел мириться.
А в 1854 году произошло событие, способное поначалу стать лишь пустяком, который вряд ли бы оказался замечен историками, если б в нем как в капле воды не отразилась вся политика вашингтонского режима.
Невесть как попавший в никарагуанский порт Сан-Хуан-дель-Норте американский офицер Рут ради забавы застрелил собаку, хозяина которой, местного жителя, это потрясло и оскорбило. Никарагуанцы в ответ на беспричинную жестокость, разумеется, потребовали извинений и компенсации хозяину собаки. Американец конечно же плевать хотел на чужие чувства. Будучи верным сыном своей страны и ее «высокой морали», он отвечал лишь хамством. Никарагуанцы намяли ему бока, но в конце концов отпустили с миром. Однако американское правительство посчитало невозможным простить такое «оскорбление», нанесенное гражданину США, и потребовало от правительства Никарагуа возмещения убытков в фантастической по тем временам сумме — 24 тысячи долларов, которую небольшая центральноамериканская страна не могла выплатить (да и с какой стати она бы стала это делать?)
И эта «шутка» американского вояки обошлась никарагуанцам так дорого, что они до сих пор не могут забыть о том, как их наказал вашингтонский режим. К берегам страны подошел американский флот и подверг Сан-Хуан-дель-Норте разрушительной бомбардировке. Город был разрушен до основания, точное количество жертв неизвестно, как и число раненых. Их было очень много.
А буквально через год в Никарагуа, прознав о том, как оказалась ослаблена и унижена эта страна, наведался американский авантюрист Уильям Уокер, который, собрав банду в США, поначалу-то принялся всего лишь грабить прибрежные городки от своего имени, а не с благословения вашингтонской власти. Дело шло неплохо, к пиратам примкнуло некоторое количество местных проходимцев, но все оставалось бы обычным и довольно мелким криминалом, коль Уокеру не удалось бы вмешаться во вспыхнувшую гражданскую войну ослабленной катаклизмами страны. На озере Никарагуа он захватывает пароход, принадлежащий американской транспортной компании, и, усилив, таким образом, свой флот, ухитряется захватить один из трех крупнейших городов страны, являвшийся в ту пору ставкой одной из противоборствующих сторон гражданской войны. Уокер активно вмешивается в дела Никарагуа и даже свергает президента страны Патрисио Салазара, желая посадить на его место марионетку, за спиной которой сам становится правителем. Но и этого ему оказывается мало, вскоре он объявляет президентом страны самого себя, не смущаясь тем, что имеет лишь американский паспорт в кармане и почти не понимает языка местного населения.