Но вот однажды, оказавшись на ярмарке в городке Фимнаф, он увидал девушку по имени Сула, которой пожелал обладать. Но она была дочь весьма сурового семейства, такую не выманишь ночью на свидание, такую не лапнешь грубо среди базарной толчеи, такая даже поцелуя не даст прежде, чем священник не пробормочет слова венчального обряда. Самсон спешно ринулся из Фимнафа в Цору и рассказал отцу своему Маною и матери о том, что желает жениться на филистимлянке.
Родители его, надо заметить, давно махнули рукой на причуды сына и поняли, что лучше их исполнять, чем пытаться воззвать к его разуму. Конечно, Самсон никогда не поднимет руку на родителей, однако в гневе вполне способен разрушить все вокруг. Ведь даже он сам не ведал пределов своей силы. Поэтому – делать нечего! – родители принарядились и отправились в Фимнаф сватать Самсону филистимлянку, робко уповая на то, что отец невесты откажет. По пути, для очистки совести, Маной пытался ворчать:
– Разве нет женщин между дочерями братьев твоих и во всем народе моем, что ты идешь взять жену у филистимлян необрезанных?!
Но Самсон знай твердил свое:
– Ее возьми мне, потому что она мне понравилась.
В это время ангел небесный, покровитель Самсона, наблюдал за ним из высей горних и одобрительно кивал, потому что брак сей был первым актом трагедии, замысленной и поставленной Богом Израиля. Трагедии уничтожения филистимлян.
Итак, Самсон вел родителей к Фимнафу. А в те баснословные времена зверья плодилось на земле – несчитано и путь изобиловал самыми неожиданными опасностями. И вот, когда путники приблизились к виноградникам Фимнафа, послышалось грозное рычание – откуда ни возьмись появился молодой лев и преградил им путь.
Родители Самсона пустились наутек, читая молитвы и прощаясь с белым светом, однако Самсон в бегство не ударился, а набросился на льва. Тот был несколько изумлен наглостью человека, которым он уже намеревался пообедать… Но вышло иначе: Самсон разорвал льва, аки жалкого козленка. Конечно, обыкновенному человеку затруднительно было бы и козленка разорвать, но силища у Самсона и в самом деле была немереная. Ему и оружия не было нужно, голыми руками управился.
Смыв с себя кровь в придорожном ручье, чтобы не пугать встречных-поперечных своим диким видом, Самсон как ни в чем не бывало отправился догонять родителей, которые с перепугу добежали уже почти до Фимнафа, и сказал им, что лев убежал. Он и сам не знал, почему соврал (он часто совершал поступки, объяснить которые не мог). Может, матушку волновать не хотел. Может, еще почему. Вот не сказал, да и все. К тому же он вовсе не считал победу над зверем таким уж особым подвигом. Подумаешь, большое дело – разорвать льву пасть!
И вот наконец семейство Маноя явилось в Фимнаф, в тот дом, где жила Сула. Сначала, узнав, что девушку пришли сватать иудеи, отец Сулы стал было нос задирать, но, увидев Самсона, чуть не лишился чувств от радости. Больше всего на свете он хотел иметь внуков. Однако обе его старшие дочери рожали от своих мужей таких слабых младенцев, что те умирали, едва появившись на свет. Сула была его третьей дочерью, на нее он возлагал последние надежды! Конечно, размышлял отец, этот здоровенный нестриженый назарей сделает Суле замечательных детей, а ему, значит, желанных внуков. Пора, пора влить свежую кровь в жилы старинного рода…
Однако он считал зазорным для себя вот так сразу согласиться с предложением какого-то иудея и начал манежиться: мол, он не знает, кто такой Самсон… и мало ли что говорят о его неимоверной силе… вот если бы за его дочь посватался богатырь, могущий избавить жителей Фимнафа от льва, который рыщет неподалеку от виноградников и никому не дает собрать урожай…
«Эх и дурак я! – подумал Самсон. – Зачем смыл с себя кровь? Почему не сказал отцу и матери, что убил льва? А теперь ведь не поверят… хвастуном назовут…»
Да, поступил он глупо. Но делать нечего: пришлось промолчать и сделать скучную физиономию. На счастье, вскоре отцу Сулы надоело важничать, и он дал понять, что отнюдь не возражает, чтобы в его дом вошел такой красавец (а надо сказать, что по филистимским обычаям того времени так и выходило: жених переселялся в дом к невесте, вернее, муж – в дом к жене).
Ну что ж, Самсон и Сула чинно встретились под взглядами родни и обменялись клятвами любви и верности. Дело осталось за малым – сыграть свадьбу.
Накануне пира Самсону понадобилось зачем-то сходить в Цору, и он, минуя виноградники, взглянул в овраг, куда швырнул останки льва. И что за удивительную вещь он обнаружил! Оказывается, в пасти льва поселился пчелиный рой, и даже меду там оказалось уже довольно много. Ну что ж, Самсон достал медовый сот и с удовольствием поел. А потом пошел своей дорогой.
Ну, наконец-то все приготовления были закончены, и началась свадьба. По филистимскому закону выбрали тридцать дружек, которые должны были сидеть рядом с женихом все семь дней пированья. Ох, как расфуфырились знатные филистимляне! Какие умопомрачительные прически себе сделали! Как ярко накрасили веки синей краской! Как они задирали носы! Как снисходительно взирали на жениха! Как кичились своим умом и богатством!
А у Самсона никакого богатства, кроме силы, не было. Он вспомнил, как победил льва, от которого эти чванливые красавчики бегали наперегонки наутек, и пришел в отличное настроение.
– А хотите, я загадаю вам загадку? – спросил он дружек. – Если вы отгадаете мне ее в семь дней пира и отгадаете верно, то я дам вам тридцать синдонов[5] и тридцать перемен одежд. Если же не сможете отгадать, то вы дадите мне тридцать синдонов и тридцать перемен одежд.
– Ну-ну, – снисходительно сказали дружки. – Загадывай загадку твою, послушаем.
– Вот она, – лукаво усмехнулся Самсон. – Из ядущего вышло ядомое, а из сильного вышло сладкое.
Дружки переглянулись и несколько помрачнели. Никому ничто не шло в голову.
Еще мрачнее они стали через три дня… через четыре… через пять и шесть… Ну а потом поняли, что в жизни им такого не разгадать и придется раскошеливаться.
Разумеется, они были богаты. Но понятие богатства в те баснословные времена изрядно отличалось от того, что мы подразумеваем под ним теперь. Богаты, да. Но не настолько, чтобы взять да и выложить какому-то там иудею свои одежды. Может, у них и было всего две или три перемены, у тех знатных филистимлян. И если по одной отдать, останется всего ничего. И поняли они, что надо что-то делать. Хитрость какую-то подстроить, что ли…
Выждав минуту, подступили они к жене Самсона и ну ее стращать:
– Вызнай у своего мужа разгадку, не то плохо тебе придется. Неужели думаешь, что мы станем разоряться ради него? Убьем его и тебя вместе с ним. И отца твоего не помилуем.
Сула посмотрела в лица своих дорогих соплеменников и поняла, что ничего хорошего ждать от них не приходится. Само собой, ей совершенно не хотелось погибать сразу после свадьбы. Да и вообще не хотелось! И она принялась всячески ластиться и уговаривать своего молодого супруга, чтобы открыл ей тайну.
А ведь он был влюблен… И, как ни крепился, вскоре взял да и рассказал все. Ну какой мужчина устоит, если перед ним плачет молодая и любимая жена? Не то чтобы Самсон ее пожалел… он просто испугался, что она откажет ему в своих милостях. А те милости, которые он испытывал уже в течение шести ночей, ему очень нравились. К тому же он и вообразить не мог, что жена способна предать его.