Когда де Гиз тайно покинул Марго на рассвете, она устало вздохнула и подумала, что ее любовник, видимо, порастратил на других женщин часть своего баснословного пыла, а потому встречаться с ним тоже не стоит.
Но все же ей стало полегче… ненадолго. Правда, по прибытии в Камбре Маргарите уже незачем было вызывать кого-то срочно из Парижа: там, на месте, она нашла то, что ей требовалось, в лице господина д’Энши, губернатора, с которым она познакомилась на балу, данном местным епископом. Нет, не подумайте чего дурного — сам епископ не присутствовал на празднике, который начался сразу после танцев, а сбежал, напуганный тем, какой оборот начали принимать события.
В разгар оргии королева Наваррская удалилась в свои покои в сопровождении г-на д’Энши, который проявил себя столь доблестным любовником, что она обрадовалась своей воскресшей чувствительности и поинтересовалась, не желает ли молодой человек сопровождать ее во время путешествия. Губернатор согласился. Правда, в своих «Мемуарах» Марго придала ситуации вполне благопристойный вид: мол, приглашая губернатора Камбре принять участие в ее поездке, она надеялась привлечь его на сторону герцога Анжуйского: «Воспоминания о моем брате ни на минуту не покидали меня, и ни к кому я не питала такого расположения, как к нему. Поэтому я постоянно помнила инструкции, которые он мне дал, и, видя представившуюся мне прекрасную возможность содействовать его предприятию во Фландрии, по отношению к которой город Камбре и его цитадель можно было считать ключом, я не хотела упустить случай и употребила весь данный мне Богом разум, чтобы расположить г-на д’Энши к Франции и в особенности к моему брату. Богу было угодно, чтобы он почувствовал ко мне расположение, нашел удовольствие в беседах со мной и попросил разрешения сопровождать меня во время моего пребывания во Фландрии…»
Вся штука состояла в том, что лекарство под названием «д’Энши» очень быстро перестало действовать, так что Марго ощутила к приему его внутрь самое величайшее отвращение и скоро прекратила прием, отправив губернатора восвояси.
Правивший во Фландрии дон Хуан Австрийский, незаконнорожденный брат испанского короля Филиппа II и губернатор Нидерландов, принял Маргариту с особым почетом в Намюре. За полгода до того он побывал инкогнито в Париже. Благодаря помощи испанского посла ему удалось проникнуть во французский двор, где в тот вечер давали бал, и неузнанным увидеть королеву Марго, о которой говорила вся Европа. Само собой разумеется, он в нее влюбился, хотя молнии, сверкавшие в ее взоре, его немного напугали. После бала впавший в задумчивость дон Хуан признался друзьям:
— Она обладает скорее божественной, нежели человеческой красотой, но в то же время она создана для погибели мужчин, а не для их спасения…
Маргарита знала отношение к себе дона Хуана и рассчитывала использовать свои опасные чары, чтобы склонить его к нейтралитету в тот момент, когда братец Франсуа попытается совершить в стране переворот. Она намеревалась как можно скорее уложить дона Хуана в свою постель, для чего надела парчовое платье, «которое облегало ее самым бесстыднейшим образом, а декольте обнажало грудь до самых кончиков нежно-розовых сосков». Но дон Хуан повел себя крайне сдержанно, не воодушевившись, а скорее испугавшись открывавшихся перед ним сосков и возможностей, и крайне разочарованная в испанских католиках Марго двинулась дальше по пути в Спа, продолжая в каждом городе, который она проезжала, агитировать против испанцев.
— Поднимайте мятеж, — говорила она местной знати, — и призывайте на помощь герцога Анжуйского!
Результаты оказались сверх всякого ожидания. «Никогда еще ни одному дипломату не удавалось во время непрерывных увеселений и чествований справиться с поставленными перед ним задачами», — писал историк Целлер. В результате деятельности Марго очень скоро в стране начались сильнейшие волнения. В Льеже ей оказали горячий прием фламандские и немецкие сеньоры, которые устроили в ее честь грандиозные празднества. Столь грандиозные, что у нее не хватало времени доехать до знаменитого своими водами Спа, который находился в семи лье, и она приказала привозить ей целебную воду в бочках…
Все шло как нельзя лучше, но тут из письма герцога Франсуа Анжуйского Марго узнала, что королю донесли о ее переговорах с фламандцами. Придя в неописуемую ярость, Генрих III предупредил об этом испанцев, надеясь, что они арестуют Маргариту как заговорщицу.
Через два часа насмерть перепугавшаяся Марго и вся ее свита, побросав вещи, верхом во весь опор мчались в сторону Франции. Через пять дней измученные беглянки прибыли в Ла-Фер, принадлежавший герцогу Анжуйскому. Франсуа был уже там и с нетерпением ждал сестру. В тот же вечер Марго позабыла о своих клятвах никогда более не предаваться кровосмесительной связи и решила испробовать, каков он теперь, братец Франсуа… В течение двух месяцев множество сеньоров из Фландрии посещали герцога в Ла-Фере и осуществляли кое-какие приготовления к походу против испанцев. И каждому, кто его посещал, Анжуйский дарил в качестве сувенира золотую медаль, на которой были изображены его собственный профиль и профиль сестры.
Свидетели уверяют, что они «ложились в одну постель, нежно прижавшись друг к другу, на глазах у горничных», при всех обнимались без малейшего стыда. «Франсуа без конца, — писала Марго в «Мемуарах», — повторял мне: «О, моя королева, как мне хорошо с вами. Мой Бог, быть рядом с нею — это ли не рай со всеми его наслаждениями, а там, откуда я прибыл, сущий ад, кишащий фуриями и полный страданий». Мы провели вместе около двух месяцев, которые пронеслись, как два кратких дня, и были постоянно счастливы».
Надо сказать, в это время у Марго появилась одна черта — она и всегда любила приврать, а теперь стала врать постоянно. Дело в том, что она неосторожно проболталась своей придворной даме, мадемуазель де Монморанси, что перестала получать от мужчин то наслаждение, которое они ей давали прежде. Мадемуазель де Монморанси была пятнадцатилетней любительницей наслаждений, то есть ровно вдвое младше Марго. Строго говоря, Марго вполне могла иметь дочь таких лет. И малышка имела глупость, услышав неосторожное признание, посмотреть на свою королеву с искренним сожалением и пробормотать что-то вроде:
— Ну оно и понятно в вашем возрасте, ваше величество…
Марго едва не откусила себе язык. Она с удовольствием выгнала бы Франсуазу де Монморанси из числа своих фрейлин, однако род Монморанси был не таков, чтобы с ним можно было не считаться. Монморанси могли так настроить против нее братца Генриха, что все предыдущие неприятности, испытанные Марго по его вине, вообще ничего бы не значили! Поэтому ей пришлось проглотить обиду — и прикусить язычок. Отныне Марго во всеуслышание восхваляла всех своих любовников напропалую и завиралась порой до того, что сама начинала верить в доблести того или иного кавалера. Это проскальзывало даже на страницы ее вовсе не правдивых «Мемуаров». Однако все же кое-кому из придворных дам она иногда жаловалась… Именно благодаря им постельные огорчения обворожительной Марго и стали ведомы современникам и потомкам.
Тем временем события приняли такой оборот, что Маргарита должна была покинуть брата. Иначе ее объявили бы вне закона. Король Генрих III настоятельно рекомендовал ей уехать в Нерак, где находился ее муж.
Мысль о встрече с супругом заинтересовала Марго. Все-таки Франсуа уже поднадоел ей, а изменять ему с офицерами его свиты было не вполне пристойно — ведь он был в курсе каждого шага сестрицы… и мог быть очень ревнивым, злобным и мстительным… Марго порадовалась, что маменьке в свое время взбрело в голову выдать ее замуж, и, пролив при прощании с Франсуа приличное количество слез, равным образом притворных и правдивых, она со свитой отправилась в Нерак.
В пути королева Наваррская должным образом тренировалась, чтобы пылко принять супруга в свои объятия, буде он захочет посетить ее постель. Среди сопровождавших ее мужчин она выбрала молодого человека, мужскую силу и искусство которого она уже имела возможность оценить во время остановок. Она называла его «мой маленький дорожный любовник».