— Не думаю, что он знает, — соврала Сара. — Пока.
— Ты собираешься ему рассказать?
— Не знаю.
— Сара, этот мальчик зовет тебя замуж! Тебе надо выбирать что-то одно...
— Он не мальчик. Ему двадцать восемь.
— Немного старше Фелисити Твит, — поморщилась Хите. — Ты его любишь?
Сара колебалась мгновение, показавшееся вечностью. Наконец она решилась:
— Да.
Динамик опять громогласно призвал пассажиров подняться на борт рейса пятьсот восемьдесят восемь до Санто-Доминго. Хите встала и подхватила свою сумку.
— Я заплачу, — сказала Сара и взяла счет со столика.
— Ты знаешь, в какой гостинице я остановлюсь, — шепнула Хите, целуя сестру в щеку. — Захочется поговорить — звони.
— Хорошо, милая. Береги себя.
— Пожелай мне удачи, — попросила Хите, нежно провела кончиками пальцев по лицу Сары, забросила сумку за спину и направилась к стойке контроля.
Сара стояла и смотрела, как она ставит сумку на ленту транспортера, как проходит сквозь раму детектора. Вдруг ей вспомнился игрушечный домик, который они построили из сучьев и веток в возрасте восьми и, соответственно, шести лет.
— Он же без дверей, Сара, — жаловалась тогда Хите.
И вот сейчас ее сестра снова проходила сквозь раму, у которой нет дверей. Вот она подхватила сумку и решительным шагом направилась навстречу своему будущему.
Сара следила за ней, пока та не исчезла в длинном коридоре.
Река протекала по обширному коннектикутскому поместью Энтони Фавиолы. В реке водилась форель, но Тесси Фавиола никому не разрешала ее ловить. Дело в том, что каждый день она собственноручно кормила рыбу, и ей казалось нечестным сперва приучать рыбу к хлебу, а затем насаживать его на крючок и пользоваться доверчивостью бедняжек. Еще Тесси находила несправедливым, что день ее рождения наступал почти сразу после Дня Матери. В итоге люди, если им не напомнить, обязательно забывали, что ей полагалось дарить два подарка, а не один. Пети Бардо считал Тесси тираншей. Вообще все матери тиранши, и его собственная не исключение.
В третье воскресенье мая все еще стояла прохладная погода, поэтому Пети кроме коричневых плавок надел еще и коричневый свитер. Бобби Триани, который сидел рядом с ним на краю купальни, болтая ногами в очень холодной воде, красовался в голубом купальном костюме и белой сетчатой рубашке, из-под которой выпирала груда мускулов. Бобби курил. Пети бросил курить три года назад, перенеся средней тяжести сердечный приступ. Он верил, что его обошли с продвижением именно из-за того сердечного приступа. Сами посудите: Руди умер от сердца, и на его место сажают человека с той же проблемой? Нет, конечно. И они повысили Бобби, который ни черта не понимает в бизнесе, разве только в торговле краденым.
Пети не нравилось, когда рядом с ним курят, но сейчас он промолчал, потому что ему предстояло обсудить со своим новым начальничком куда более важные вещи. Женщины копались в доме — готовили, возились с детьми. Эндрю тоже торчал там, как всегда общаясь с кузиной больше, чем со своими собственными сестрами. «Ни кожи, ни рожи, но как похожи». Пети дрожал от холода в плавках и шерстяном свитере на берегу дерьмового ручья, единственное достоинство которого заключалось в том, что он точно не прослушивается.
— Эндрю слишком легко относится к случившемуся. По-моему, это опасно, — сказал он. — То, что он нашел «жучки» и отключил их, еще полбеды. Главное — понять, как они туда попали. Бобби кивнул в знак согласия.
— Я не хочу ничем его обидеть...
— Ну разумеется. — Бобби жестом дал понять, что он даже не рассматривает такую возможность.
— Но я твердо убежден, что мы должны узнать, кого он дрючит. Меня беспокоит, — продолжал он, провожая взглядом резвящихся в воде рыб, — что если они проникли туда однажды, то могут сделать то же самое еще раз. Скоро у нас начнутся серьезные дела, Бобби. Мы можем изменить место наших встреч, но, если одна из его шлюх работает на них, рано или поздно они нас достанут.
— Согласен, — вздохнул Бобби.
— Если Эндрю трахает их осведомителя, они смогут установить «жучки» везде, куда бы мы ни пошли, и будут знать все, о чем мы говорим.
— Но им ведь запрещены такие штучки, насколько я знаю, — заметил Бобби.
— Какие штучки?
— Ну, подкладывать людям в постель легавых баб. Я точно знаю, есть какое-то правило на этот счет. Когда агент спит с подозреваемым. Точно так же, как переодетый полицейский не имеет права первым заговаривать со шлюхой.
— Кто говорит, что она обязательно должна служить в полиции?
— По-моему, ты говорил.
— Нет, я сказал — баба, которую он дрючит. Может, они на нее что-нибудь имеют. Проститутка или наркоманка, которой светит девять лет, — она к Папе Римскому в постель залезет, если они ей пообещают скостить срок.
— Да, такое вполне возможно.
— И если она на них работает, они с нас с живых не слезут.
— Ты же слышал, — напомнил Бобби, — я предлагал ему разузнать...
— Помню.
— Выяснить, кто чем дышит.
— Ну да.
— А он ответил: не надо, я сам.
— Все верно.
— В конце концов, он — босс, — со вздохом заключил Бобби.
Они молча сидели на берегу реки. Форель плескалась в воде. Издалека доносились голоса резвящихся на лужайке детей. Пети сунул ногу в воду. Какая холодная! Впрочем, до лета еще далеко.
— С другой стороны, — заметил он, — иногда приходится нарушать приказы босса ради его же собственного блага.
Гараж, где Билли Ламетта держал машину компании, находился на Деланси-стрит, недалеко от Ист-Ривер. Бобби нашел его там на следующий день. Шофер, засучив рукава, протирал блестящие бока «линкольна». Из уголка его рта свисала сигарета. Бобби уважал людей, все еще находивших в себе мужество курить.
— Привет, Билли, — сказал он, тоже закуривая. — Как дела?
— Отлично, мистер Триани, — ответил тот. — Как прошли выходные?
— Нормально. Мы ездили за город.
— Прекрасная погода для такой поездки.
— Великолепная.
— А к нам какими судьбами?
— Да так, хотел поболтать с тобой кое о чем, — мимоходом бросил Бобби.
Тряпка в руках шофера на миг остановилась. Билли срочно припоминал, что он натворил такого, что разбираться с ним пришел сам консильери.
— Всегда рад вас видеть, — произнес он и с прежней энергией принялся наводить глянец на черное тело «линкольна». Но на его лбу проступили капельки пота.
— Во-первых, — начал Бобби, — хотя сейчас и не Рождество, но ты хорошо работаешь, так что почему бы тебе не получить маленькую премию еще и в мае?
Он запустил руку в карман пиджака и извлек наружу пачку банкнот, перехваченную резинкой. Билли сразу увидел, что сверху лежал стольник.
— Большое спасибо, мистер Триани, — смутился он, — но мистер Фавиола очень хорошо обо мне заботится, что вы.
— Купи себе новый костюм или еще что-нибудь, — приказал Бобби и протянул ему деньги.
— Право слово, я не хотел бы, чтобы мистер Фавиола подумал...
— Я ему сам скажу, не беспокойся. Бери-бери. Здесь две тысячи.
У Билли округлились глаза.
— Бери, — повторил Бобби.
Билли стоял в нерешительности.
— Да ладно тебе ломаться. — И Бобби сунул деньги в карман его рубашки.
— Ну... спасибо, мистер Триани. Очень благодарен.
— Ну вот и отлично, — осклабился Бобби.
Билли продолжил протирать машину, в то же время усиленно гадая, чего от него хотят. В гараже стояло много представительских машин. «Кадиллаки» и «Линкольны-континенталь», как у Билли, но большинство принадлежали не частным лицам, а прокатным конторам. Прокат одних стоил двадцать долларов в час, других, самых солидных, — тридцать пять. Билли сидел на зарплате. Каждые две недели он получал официальный чек от «Картер и Голдсмит», к тому же время от времени мистер Фавиола расщедривался на пару сотен. Только что Триани положил ему в карман рубашки его месячную зарплату.